Анна Азырова - Йормундур

В местном кабаке снова пировали викинги. Раздавалось бодрое пиликанье виолы, ему вторила гитара, гитаре подыгрывали барабаны. Из окон бросали пустые кружки и обглоданные кости. Целая свора собак дралась за объедки. Не успел Ансельмо подойти к дверям, как из них вышвырнули какого-то пьянчугу. Тот, вдоволь наевшись снега, поднялся, шатаясь, подхватил с земли крупную головешку и с размаху метнул в дверь. Монахом овладел какой-то болезненный интерес, даже ярость на минуту утихла. Пьяный увалень поковылял вдоль улицы, остановился у колодца, присел, подумал, затем выудил из жбана с водой кружку и стал жадно пить. Ансельмо подошёл ближе.

— Эй ты!

Белобрысый великан поднял осовелые глаза. Более скверной рожи монах в жизни не видал: красная, одутловатая да ещё и тупая. Так и плюнул бы!

— Понимаешь меня?

Викинг выразил понимание по-своему: глотнул вторую кружку воды и выплюнул всё на Ансельмо. Тот отпрыгнул назад, что твой козлик. Великан заржал. «Ах ты свинья!» — чуть было не выпалил монах, но благоразумие взяло вверх. Между тем бражник заорал во всё горло: «Ра-а-аз, два, три, четыре, пять! Вы-ы-ышел викинг погулять!»

Поёт что-то на ихнем варварском наречии, подумал Ансельмо про себя.

Норманн встал и, пошатнувшись на ватных ногах, чуть не угодил в колодец. Юноша злорадно посмеялся. Но для великана он, по-видимому, представлялся не больше клопа. Тот набрал скорости и поплёлся в сторону чьих-то тёмных дворов.

— Мне-е-е свою родную мать! В та-а-ком виде не узнать!

Не понимает латинского, порешил Ансельмо, следуя по пятам за чужеземцем. Вновь нагрянула слепая ненависть. И хорошо, что не понимает! Сейчас он этой твари всю правду-матку в глаза выложит.

— Эй ты, чёрт! Я с тобой разговариваю, грязный язычник! Сегодня утром вы ограбили наш монастырь и обесчестили мою подругу! Один ёрник… как бишь его? Стюр! А! Вижу, ты его знаешь! Так вот, мне нужна эта мерзкая блудня. Я ему пересчитаю рёбра!

Тут викинг круто повернулся, да так, что парень чуть не уткнулся носом в чугунную грудь, ибо приходился рослому норманну до плеча. Мутные синие глаза недобро прищурились, но нехристь и в этот раз от души загоготал. Ансельмо до боли сцепил кулаки.

— Где Стюр, мерзавец ты окаянный?!

Викинг заткнулся, неожиданно глянул с серьёзностью. Взял монаха за руку и решительно куда-то повёл. Ансельмо слабо соображал, что происходит. Они пробрались в чей-то двор, незнакомец отворил утлые двери хлева, и юнец канул в непроглядную тьму.

Пахнет сеном и скотиной. Наверно, в хлеву держат корову. Бревенчатые стены отсырели, прогнили, под ногами что-то противно хлюпает. Ансельмо ощутил на лице горячее дыхание, в нос ударил резкий запах браги. Кто-то грубо припёр к стене. И только теперь юноша осознал, что никакого Стюра здесь в помине нет. Это ловушка.

Тумак под дых последовал так быстро, что подросток не успел сообразить. Мигом позже его отправили в полёт, солома смягчила ушиб плеча о деревянный пол. С силой Ансельмо поднялся на руках, но на лице уже сомкнулась полоска последнего лунного света, а ворота хлева, страшно проскрипев, затворились с той стороны.

Йемо нашёл в себе силы подскочить к выходу. Руки бессильно толкнули створки, меж которыми остался тонкий зазор, достаточный, чтобы видеть часть двора. В горле пересохло, кровь отхлынула от головы, оставив холодное оцепенение и помутнение в глазах. Ансельмо вспомнил обесчещенную Олалью, мёртвые тела родителей, младенцев в разрытых могилах. На секунду мелькнуло смеющиеся лицо Стюра, которого страстно захотелось убить, уничтожить.

— Выпусти, свинья! У меня со Стюром личные счёты! Тебя это не касается, слышишь?! — взревел Ансельмо, переходя на хрип. — Она ему не достанется! Он сдохнет! Мне незачем жить, если её не станет! — обжигающие слёзы обильно прыснули из очей.

В щёлке вдруг показался северянин, так близко, что хмельной жар дыхания сушил влагу на щеках. Варвар глядел с холодной серьёзностью, словно изучал свою жертву. На секунду Ансельмо показалось, что перед ним глаза человека, а вовсе не зверя, не знающего сочувствия.

Норманн долго выдохнул:

— Стюр мне друг. Плевать, что он сделал, я не дам его убить.

Монах не понял ни слова на варварском языке, но подспудно до него дошло, что речь о Стюре и воину тот не безразличен. После викинг ушёл восвояси, а Ансельмо ничего не осталось, как переждать ночь в сыром хлеву. Стоило душевной агонии потухнуть, накатила смертельная усталость. Тело обмякло и отяжелело, но леденящий страх поминутно отгонял сон. После полуночи разгорячённые выпивкой налётчики снова ворвались на деревенские улицы. Падальщики, пьянеющие от запаха крови, рыскали по дворам, ругались, стонали и исходили безумным гоготом. Их манил свет непотушенной свечки в оконце, шорохи за стенами и запах дыма из слабо тлеющего очага. Раз за разом Йемо вздрагивал от звука выбитой двери и женского плача. Никто не кричал и почти не сопротивлялся, но в этой шепчущей тишине безумие подползало ближе и ближе, легко касаясь кожи своей холодной чешуёй. В молитве монах исступлённо благодарил Бога, давшего ему приют в этом сарае и уберёгшего от расправы. Уже на пороге царства Морфея он осознал, что молится не Богу, а вдрызг пьяному белобрысому дикарю.

Проснулся монах оттого, что в него любопытно тыкался бурый телёнок. Вместо подушки — охапка соломы, вместо одеяла — кем-то заботливо наброшенный плащ. Ансельмо нашёл ботинок, который ночью спал с ноги, надел накидку и, корчась от боли, вышел из хлева. Солнце стояло высоко. До того потеплело, что с соломенных крыш стекала талая вода. Шагах в пяти вчерашний подлец беззаботно справлял нужду. Только сейчас Ансельмо обратил внимание, какие у того длинные волосы: пшеничные космы спускаются волнами едва ли не до пояса, отдельные прядки убраны в косицы и перехвачены железными прикрасами. Одежда у варвара такая же, как у тех, что побывали в монастыре.

Юноша тихонько подкрался сзади, однако номер не удался: викинг вздрогнул, круто повернул назад и чуть не обдал монаха струёй.

— Тебе это нравится, что ли?! — зашипел сердитый Ансельмо.

— А тебе? — воин рассмеялся, стряхнул конец, натянул штаны.

— Ты знаешь латынь, — глаза Йемо округлились, что два медяка.

— Да все мы ваше поповское наречие знаваем!

— Знаем, а не знаваем.

— Плевать! Благо не первый год к вам ходим.

— Так чего ж на латинском не изъясняетесь?

— Да ненавидим мы ваш поганый язык! — варвар, подбоченившись, сплюнул. — Чего тебе еще надо, трэлл? — он нагло ухмыльнулся. — Понравилось спать со скотом?

— Зачем ты привёл меня сюда ночью?

— За девку принял, — покривившись, норманн оглядел Ансельмо с головы до ног. — Пьяный был.