Анна Азырова - Йормундур

Ансельмо в ужасе потащил волочень вперёд. Тот стал гораздо легче, так что вскоре на виднокрае замаячили кладбищенские кресты. Дул ледяной ветер, тучи бросали на землю плотные рваные тени. Младенец смеялся, улюлюкал и поигрывал ошейником. Сперва Йемо почти не ощущал его веса, но теперь с каждым шагом ребёнок давил на плечи больше и больше. Спину ломило невесть как.

Подошли к кладбищу. Ноги путались в тенетах сухих трав и веток, больно ушибались о камни. Каменные плиты и кресты раскинулись во всю ширь, кое-где между ними растут одинокие вязы и тисы.

— Тпру-у! — ошейник так больно упёрся в трахею, что Ансельмо чуть было не задохся.

Неподалёку что-то треснуло, ещё раз, и ещё… Парень с трудом поднял голову, разлепил веки: то деревянные кресты над свежими могилами, ломаясь, уходят в сырую землю, словно что-то утягивает их. Из рытвин стали показываться крохотные белые ручонки, они хватали комья рыхлой земли, расчищали дорогу на поверхность, месили грязь. Вскоре все до единого кресты были повалены и расколоты на щепки, а из могил вылезла тьма неупокоенных младенцев, воющих, плачущих и голодных. Завидев одинокого путника, чудища потянулись к нему: одни ползли, другие вскакивали на ножки и пытались бежать, как обычные дети.

Вдруг младенец, сидевший на волочневой дуге, с невиданной силищей вцепился в кожу и волосы напуганного Ансельмо, пара острых зубов прокусила кожу на шее. Он вскричал, что есть мочи. Над самым ухом что-то пронзительно свистнуло. Хватка ослабла, бедняга как подкошенный шлёпнулся в талый снег, волочень повалился следом. В тот же миг что-то круглое, как дыня, брякнулось оземь, в лицо брызнуло грязью — это отсечённая голова младенца покатилась к другим ожившим детям.

Не успел несчастный одуматься, как кто-то невидимый подхватил за шкирку и одним рывком вздёрнул на ноги. Высокий темноволосый мужчина выпустил волочневую дугу, которую удерживал навесу одной рукой (вот так силища!), удобней перехватил секиру, сжал вялую ладонь Ансельмо и ну бежать! Только и трепыхались на ветру чёрные космы. Юнец задыхался, горло пересохло, как пустыня, сердце просилось наружу, ноги не слушались, но смертельный страх подстёгивал бежать. Неизвестно сколько они так неслись по снежному пустополью, как впереди показался каменистый берег речушки. Неизвестный поддал ходу, уволакивая прямо в тинистую заводь.

— Нет! Что ты делаешь! — завопил Ансельмо, упираясь. Мужчина, уже стоя по щиколотку в воде, лишь дёрнул сильней, так что парнишка чуть было не нырнул с разбегу. Ботинки отяжелели, увязли в иле, длинный плащ облепила густая тина. Добрались до середины заводи, повернулись к оставленному за спиной берегу. Там уже полно мертвяков: младенцы бесстрашно ползут в воду, глаза горят жаждой крови. Ансельмо закричал, попятился назад, но в спину упёрлась твердая рука.

— Погоди.

Вода вскипела. Нежить забарахталась, стала тотчас уходить на дно, шлёпать руками, пускать пузыри. Некоторые ухитрялись доплыть до беглецов, но мужчина лихо сносил топором всплывавшие головы. Так один за одним младенцы утопли в реке.

Ансельмо не решался раскрыть глаз, руками обнял себя так, что и семеро не оторвут, измученное тело дрожало, точно последний осиновый лист.

— Ну всё, всё, — послышался бархатный голос неизвестного спасителя. — Они ушли. Пойдём, околеешь совсем.

Йемо замотал головой. Казалось, куда ни ступи — под ногами мёртвые тела. Неизвестно как незнакомцу удалось вывести его на берег, а там уж Ансельмо накрыла дикая слёзная истерика. Темноволосый богатырь был очень обходителен: прижал к груди, похлопал широкой ладонью по спине.

— Ш-ш-ш-ш. Ну ничего, ничего. Выплакайся.

Когда сурьмяная стёганка на воине порядком взмокла от слёз, Ансельмо немного отпустило, и он враждебно отпихнул незнакомца прочь.

— Ты кто такой? Что делал на кладбище?

— Спасал тебя от утбурдов. Аль забыл? — мужчина подбоченился, улыбнулся во весь рот. — Стюр Сметливый — запомни это имя, ему ты теперь по гроб жизни…

— Стюр? — Ансельмо опешил. Там, в монастыре, он прятался на высокой колокольне и не мог слышать эту дерзкую речь. Так вот он какой Стюр!

— А что это у тебя? — Стюр — а это был он самый — поднял грубый Ансельмов ошейник, присматриваясь. — На кой ты эту дрянь нацепил?

— Спроси у своего дружка! — огрызнулся парень, вырываясь. — Лучше ответь… что это за бесовщина? Ты что-то знаешь?..

— Это не бесы, — отрезал Стюр. — Это утбурды. Когда ребёнка выкидывают или хоронят не по правилам, он обращается злым духом, мстит, просит дать ему имя, перезахоронить по совести… Они сильные, но воды боятся. Текучей воды нечисть обычно сторонится. Но эти тупые — лезут себе да топнут.

— У вас такое часто? — ужаснулся Ансельмо.

— Нет. Большая редкость. Они обычно не показываются — только матерям, а те умалчивают грех. Вот так, чтоб десятком… — Стюр повертел головой, — такого не припомню, Водан мне судья, — и он сжал рунический амулет на шее.

Йемо побледнел, трижды перекрестился.

— Не к добру это. — Стюр потрогал пальцем ложбинки на лезвии секиры, густо покрытой чеканным орнаментом. — Надо сказать ярлу. А ты, дружище, — он кивнул Ансельмо, — говоришь, кто-то из наших тебя окольцевал?

— Да. И я сбегать не собираюсь, — трэлл нарочито поднял ошейник. Стюр оценил хватку не без удивления.

— Ты честный малый. Надеюсь, твой хозяин не хуже. Как его имя?

— Не знаю. — в душе Ансельмо порадовался, что нашёл заклятого врага, и лучше усыпить его бдительность, пока не придёт подходящий момент. Но задушить в себе лютую ненависть было непросто, ведь околдовавший Олалью мерзавец очень хорош собой.

Норманн подивился ещё пуще, рассмеялся.

— Забулдыга и охальник. Белобрысый такой. А! Ещё носище у него! — огрызнулся Йемо.

Стюр вдруг согнулся пополам от хохота.

— О-хо-хо! Ха-ха-ха! Нос… широкий… Это Йормундур!

— Вот так имечко, — ухмыльнулся Ансельмо, деловито сложив руки. — Небось нарекли в честь его здоровенного сопла.

— Нет, — викинг выпрямился, утирая обильные слёзы. — Йор мунд — защитник коней.

Ансельмо безразлично махнул рукой.

— Нам надо выдвигаться. Ночь близится.

— Не серчай, но одному Богу ведомо, как я тащил клятый волочень. К тому же, ноги у меня окоченели. Я и с места не сдвинусь.

— Чего ради ты прёшь тела в такую даль?

— Мои родители… убиты, — юнец подавил в себе горькое отчаяние, — Они должны быть похоронены, и я этого так не оставлю.

Стюр зарылся пальцами в густую бороду:

— Что ж, только ради Йорма я помогу, хоть ты и прервал мой путь. Цени мою доброту.

Мужчина и подросток нашли волочень, оставленный позади, дотащили до подходящих разрытых могил, ведь новые копать не было времени. Бывший монах коснулся лбов матери с отцом онемевшими руками, прочёл над ними молитву за упокой, и мертвецы были спущены в землю. Ещё раз Ансельмо поднёс крест лицу, шепча что-то на латыни, и путники кое-как засыпали трупы землёй, накрыв сверху волочнем, а затем поспешно выдвинулись от этих проклятых мест.