Анна Азырова - Йормундур

Бе Бин вздохнула так, будто собирается упасть в обморок. К хозяйке замка подоспела видная, несмотря на возраст, старший, чем у госпожи, дама. Волосы она убрала под белый платок, перехваченный медным обручем, а поверх синего платья набросила такого же цвета плащ, украшенный куницей и серебряной вышивкой.

— Всё хорошо, Лаувейя, — Бе Бин сжала тронутую годами руку красавицы.

— Потерь очень мало — спасибо Махуну. Будем ждать поправки Блатнайт, искать новых рекрутов. — Бриан косо глянул на Лаувейю, та сладко заулыбалась, отчего выступили яблочки розовых щёк и частые морщинки у ясно-голубых глаз. — Ивар успел сбежать на свой остров — червь подкожный… Мы его достанем, но сначала — Молла. Пойдём прямо на Кэшел.

Женщины округлили глаза пуще прежнего.

— Что ты говоришь, милый? Это ард-риаг, сюзерен всего Манстера! — воскликнула мать таниста. — Мы займём замок Кэшел? Как же Киллало? На кого оставить Сеан Корад?

— Да не забегай ты вперёд, — Бриан сморщился от жужжания болтливой Бе Бинн, глянул на грузчиков с тюками. — Ты новых слуг наняла? Кто эти два здоровяка?

Дамы тревожно заозирались, лицо хозяйки осветила улыбка.

— О, это не фуидиры, а перегрины. Йозеф и Штерн. Они паломничают в наших землях, попросились поработать за еду и ночлег. Божьи люди — как им откажешь? Говорят, сама Дорофея их принимала.

— Да что ты? — юнец подозвал бродящих в сторонке хобеларов, которые, звеня доспехами, подбежали к побратиму. — Ребята, ну-ка подведите сюда этих двоих! Не удивлюсь, если притащили на себе чумные язвы или проказу.

Не без труда дружинники пинками подогнали к танисту плечистых рослых мужей, которым происходящее явно было не по нраву. Грозя заточенными копьями, перегринов повалили на колени в снег, и не успели те озадаченно замереть, как воины распороли на их груди длинные рубахи. Власяницы соскользнули с плеч на колени, заставив женщин вскрикнуть, а отроков насторожиться, взявшись за рукояти. Ярко-синие наколки с узорочьем северных племён гэлы видели только у остманов и морских рейдеров. Сбивчиво дыша, Стюр с Йормундуром в смятении глянули друг на друга, но с уст не слетело ни слова.

— Мама… — Бриан тяжело выдохнул, покрутил рыжей головой. — Это не прокажённые, но ты превзошла себя!

— Да это лимеркийцы! — вскричал мальчик по имени Диармад, нога с размаху пнула сугроб, окатив викингов грязным снегом.

— Стражников ко мне. Швырнуть обоих в клетки. Я иду спать.

С этим танист снял перчатки и, махнув длинным плащом, удалился в замок.

— Но почему северяне не могут быть христианами? — заметалась Бе Бинн, глядя, как уводят в темницу полуголых перегринов, держа их за шеи печными ухватами на длинных древках. — Это большой грех, Бриан! — госпожа метнулась к Лаувейе, но та была слишком увлечена двумя заключёнными, а на алых устах играла едва заметная ухмылка.

Откуда ни возьмись на головы конвоиров слетел ворон, с пронзительным криком крылья стали бить то одного, то другого витязя, но стоило птице увильнуть от маха руки, как она угодила в раскрытый мешок. С гадким хихиканьем шут, которого мгновеньем назад и близко не было, затянул узел и потащил трепыхающуюся тварь с собой в замковые покои:

— Спорил чёрный вран с сорокой: кто гнездо красивей свил? У сороки злата много, тюк — и кумушку убил!

В оратории Святого Луа зазвонил колокол, созывающий паству на литургию. Гулкий бой почти над самой головой заставил Олалью подпрыгнуть на постели. Переодетая монашкой, но уже в более плотной шерстяной рясе и белом чепце, закрывающем шею и волосы, девушка сидела над больной сверстницей в палатах для умирающих. Немощная крестьянка то серела лицом, то наливалась кровью и порой так закашливалась, что изрыгала, казалось, понемногу свои лёгкие. Лало поила несчастную горячим отваром с ингредиентами, которые советовала Аирмед в своей книге, правда, не все корешки и ягоды нашлись в сумке травницы и тем паче у здешних торговцев. От питья девушку ненадолго отпускало, но вонь и духота до того давили на грудь, а сквозняки так пробирали до костей, что больной себя начала чувствовать сама сиделка.

В длинный дом вошла толстая монахиня-конхоспита, руки высоко держат увесистое деревянное распятье с отлитым из золота Спасителем, набитым на крест. Читая мессу наизусть, клобучница стала ходить меж рядами с лежачими калеками, колокольный звон добавлял действу торжественности. Позади семенила вторая сестра, в руках блюдо с облатками и инкрустированный кубок с вином для евхаристии. Больных причащали по очереди: каждому клали в рот хлеб и давали отпить крови Христовой, а черница завершала таинство, рисуя крест распятьем.

— Литургия вне храма… с женщинами… У нас бы такое назвали ересью, — прошептала Олалья, следя за неуклюжей процессией.

— Охотно выпила б вина, будь оно подогретым с имбирём и мёдом, — подопечная травницы закашлялась. — Жаль, от этой ереси не отказаться. К тому же, теперь пост.

— Набожной тебя не назовёшь, — Олалья с улыбкой поправила одеяло.

— Не поверишь, сестрица, но их тоже. Сколько золота, сколько подношений утекает в ораторий на такие вот распятья, чаши, канделябры, святые мощи…

Когда подошла очередь крестьянки причаститься, та исполнила ритуал покорно и безмолвно. Перед девушкой, подумала Лало, без малого вся палата смочила губы в этом невесть когда мытом кубке.

— Сестра Фридолин, я боюсь, что ей нужна своя посуда, но никак не общая, — зашептала Олалья монахине, догнав её в изножье кровати. — Здесь много тяжело больных, и как бы зараза не гуляла…

— Сестра. — с ходу осадила Фридолин подчинённую. — У вас на большой земле, может, и ходят подобные россказни о миазмах и прочих напастях… Священный сосуд — не посуда. А паства причастится, даже если не может дойти до молельни.

Конхоспиты продолжили обход, Олалья же вернулась к сверстнице, чьи бледные запавшие щёки чуть порумянило вино.

— Зря воздух сотрясаешь. — дева с надрывом прокашлялась, утирая с белых губ капли крови. — Я не жилец, раз уж здесь оказалась. Хочешь помочь — передай моим, когда придут хоронить… пусть сожгут все мои вещи, не скупятся. Будь так добра, сестрёнка.

Рынок Киллало мало чем отличается от Аросы. Те же сбитые прилавки из непригодных для лодок и домов досок, та же грязь и смердящие лужи с рыбьей требухой и прочими объедками для дворняг. Те же немытые полнотелые торговки с голосами, как у морских волков, знакомые менялы, фигляры с нехитрыми играми да шныряющие всюду карманники. От испанцев гэлов, пожалуй, отличает язык из группы схожих островных наречий с вкраплениями латыни и огненные волосы: от бледного цвета слегка пожухлой листвы до каштаново-винного. Пока Йемо с Дорофеей делали покупки и просто обменивались приветствиями с поселенцами, шайка музыкантов затянула весёлую песенку, подыгрывая моряцкому мотиву на дудках и бубне. Хоть Ансельмо волновался за Олалью и даже за непутёвых нормандцев, свалившихся на их головы, с игуменьей было до того легко и безопасно, словно юнец вновь очутился в стенах обители Святого Лаврентия под присмотром ворчливых, но сердобольных старцев.