Дмитрий Манасыпов - Метро 2035: Злой пес [litres]

Катарсис, чего уж.

Но…

Заводское, эта корявая грязная окраина, билось настоящей артерией города. Заводское, с его старыми корпусами и новенькими, частенько слепленными из чего придется базами со складами давало городу жизнь. Тут пыхтели остатки производств, катая металлопрокат и сэндвич-панели, выпекая прямоугольники силиката и красного кирпича, брызгалось крошкой неудачной выгрузки еще горячее стекло, сладко пахла сахаром, ненастоящей ванилью и двусменным женским потом кондитерка «Палыча».

Заводское гудело двигателями самолетов на испытаниях, рвущих воздух с аэродрома авиационного завода, пылило бесконечными гусеницами разнокалиберных грузовиков, выстраивающихся в очередь на гипсовом и кислородном заводах, пробирающихся на огромные склады аппендикса Береговой, шелестело километрами зелени режимного «Авиакора», баюкающего в себе остатки СССР, грохотало стальными грузовыми вагонами, катящимися по своей отдельной ветке еще дальше, к крайним производствам у Самарки, гудело муравейником бывшего ЦСКБ, все делающего и делающего наши ракеты, рвущиеся в космос.

Заводское, устало вздыхая дряхлыми тротуарами, воспитывало уже какое поколение детишек, живущих в нескольких кварталах коричневых девятиэтажек и кирпичных ленинградок Юнгородка. Звенело тележками голубых вагонов на самой первой станции метро, выкатывающимися тут наружу. Откликалось вслед ударам мяча на вновь поднимающемся стадионе бывшей ДЮСШОР, качалось тополями у красных бывших общаг, тополями, высаженными пленными немцами.

Заводское, такое простое и некрасивое, жило настоящей жизнью, пахнущей рабочими руками, лентами производств, сваркой самолетных туш и космических сигар, злыми и цепкими, как репьи, сильными подростками, не спускающими пустых слов и следящими за каждым лишним.

Рабочие окраины, совсем не парадные и такие не туристические, хранили в себе настоящее, то самое, чем Самара может гордиться до сих пор. И даже боевые офисные бурундуки, гнездящиеся по клетушкам офисов вдоль всего Заводского, знали, что продают и считают совсем не воздух. А он сам, особенно весной, в майские дожди, прокатывающиеся через кварталы вдоль петляющей узко-старой дороги, пах тополиной свежестью. И самой жизнью…

С той охоты у дядюшки Тойво на память остались два шрама. От шеи и до ребер. Но не от ножа или когтей. От кольев, врытых в ловушку, просмотренную молодым финном. Только дядюшка Тойво умел терпеть боль и, как вся его родня, умел выживать. Он и выжил. А те пятеро – нет. Голова вожака, покрытая татуировкой, стала первой в его коллекции.

Хаунд дремал в «гончей», загнав ту на найденную как-то раз базу на Карла Маркса. База была приметная, у въезда какой-то знатный умелец поставил здоровенного робота, почему-то соединенного с деталями машины. Колеса, во всяком случае, на нем точно были. Ровно четыре штуки. И кое-где еще просматривалась желтая краска.

Зачем дремать, только выбравшись из ТТУ? Это же так просто, натюрлих.

Карно понятия выдержал: дал уйти, рассказал нужное и выдал тот самый прицеп и горючку для «урагана», йа. Только, скажите на милость, кто запретил бы ему отправить за Хаундом партию своих ребятишек? То-то, что никто, рихтиг. А лишний раз воевать сейчас Хаунду не хотелось. Подбить несколько имеющихся в хозяйстве Карно суровых переделанных под штурмовые гантраки УАЗы было нечем. С голыми руками против такой техники не выстоять было даже Хаунду.

Так что, шнеллер-шнеллер свалив с ТТУ, он сделал финт ушами, вывернул за мечеть напротив парка Гагарина и укатил вниз по Двадцать второму до перекрестка с Карла-марлой, потом встал на «переждать» через хитрый и незаметный проход за дряхлой пятиэтажкой.

Дремать здесь было как-то некомфортно, сказывалось, видать, наличие внутри ароматов бензина и прочего горюче-смазочного дерьмища, поэтому и мысли плавали странно пьяные. Хаунд, глядя в полусне на Кулибина, сидевшего на месте штурмана-стрелка, внимал мудрости, исходящей от него.

– Слушай, морда бородатая, умного человека… глядишь, пригодится. Помру, кто будет за твоим хозяйством следить? Ты? Я тя умоляю. Чего? Дубина ты ушасто-стоеросовая… человек умелый… а, все равно не поймешь, чучело мохнатое. Хрен с тобой, просто слушай и не перебивай ненужным своим немецким бредом.

Вот прямо про эту точилу тебе же рассказываю…

Все нижесказанное является рассуждениями не очень еще старого человека, водителя с почти двадцатилетним стажем и наездом в несколько сотен тысяч километров. Да, морда мохнатая, человека, у которого в свое время была во владении самая натуральная «баржа»… да не речная, а «Волга», настоящая ГАЗ-3110 с двигателем ЗМЗ-402… Впитал мудрость, дружок? Слушай, дальше.

Сам-то я, в меру своей испорченности и неуемного любопытства, интересовался тюнингом «Волг». На истину в последней инстанции не претендую, рассказываю, как видел, читал, слушал и искал в Сети. Да не в той, которой рыбу достают, а в Интер, мать его, нете. Что это такое? Хаунд, порой мне тебя даже жаль, сколько ты, раздолбай, пропустил в своей жизни.

Локаторы разверни на меня, бородатый упырь, и слушай.

Начнем с двигателя как с узла, отвечающего непосредственно за жизнь машины. В качестве рабочих вариантов те идиоты, что сотворили такое непотребство с красавицей-волжаной, могли выбрать три.

Штатный заводской ЗМЗ-402. Самый обычный рядный четырехцилиндровый двигатель архаичной по нынешним меркам конструкции объемом в два и пять литра, с номинальной мощностью в сто лошадок. Чугунный блок, чугунная же головка блока, нижнее расположение распредвала. Были инжекторные версии, но в основном оснащался карбюратором. Тяжелый, шумный, маломощный. Но при этом почти неубиваемый и всеядный…

Хаунд зевнул, клацнув клыками, потер глаза. О, йа… какая же только муть не приснится…

Покосился на часы на панели, где, кроме тумблеров и пары ручек для переменной подачи топлива, ничего не было, натюрлих. Два часа. Его не нашли, он даже выспался, дас гут. Пора ехать.

«Фейт», довольно фыркнув, выкатилась на Карла Маркса. Хаунд, подумав, повернул направо. Внутреннее чутье вовсю уговаривало его не ехать по короткой дороге, к Ново-Вокзальной и вниз, йа… именно так. А интуицию Хаунд привык слушаться, особенно после нескольких случаев, когда он поступал вопреки ее призывам. Никогда и ничего мутант не имел против хорошей драки, получая опыт в каждой, но отбиваться от десятка осатаневших местных, это – перебор. Особенно когда с собой из оружия с собой только топор.

До перекрестка с Советской Армией, бегущей в горку к Антошке, тут было всего ничего. Хаунд, водитель так себе, если честно, старался одновременно ехать и быстро, и осторожно. Хорошо, хотя бы сам проспект, а Карла Маркса считался именно проспектом при двухполосном движении, на этом куске был чист: несколько ржавых горбылей машин, вросших в остатки асфальта, густо покрытые травой и вьюнком, – вот и все.