Дмитрий Манасыпов - Метро 2035: Злой пес [litres]

Грохотала трамваями Ташкентская, строго смотрели корпуса детской областной имени Калинина, что потом стала называться как-то иначе, по имени бывшего главного врача. Тут кончался сам город.

Этот город был странным, обычным, приветливым, иногда ворчащим, непонятным и очень простым, пахнущим черемухой и сиренью, пылью и бензином, тополями и свежими плюшками, Волгой и шаурмой, пивом и старыми теплоходами… Этот город пах самой Россией, которая, настоящая, пряталась именно здесь, в провинции, в глуши, пусть и не в Саратове, спокойном и неторопливом соседе Самары.

Когда Тойво в первый раз увидел огромные руины комплекса «Города мира» за автовокзалом, то даже сперва не поверил, что там охотно жили люди. Но можно ли легко такое понять охотнику из зеленых лесов, прячущихся в многокилометровых болотах, окруженных голубой россыпью озер?

Какая ему, если разбираться, была разница? Никакой. Дядюшка Тойво жил здесь, не сам выбрав такую судьбу, и жил так, как считал нужным. Жестоко? А другие справлялись как-то по-другому, особенно, если понимать простую вещь – он-то был здесь чужим.

А если кому-то из ходящих в ошейнике там, дома, захотелось бы что-то изменить, забрать себе всю жизнь Тойво, перерезав ему горло сточенным ножом или размозжив череп колуном или ломом-пешней для льда, или отравить найденным крысиным ядом, или спалить вместе со всей семьей? Значит, так тому и быть. Пока Тойво успевал увидеть и понять любой позыв нанести вред ему или домашним куда раньше, чем само это существо успевало задуматься о таком всерьез.

Хотелось ли дядюшке Тойво, порой сгибающемуся от боли в дугу и смотрящему через левый мертвый глаз настоящие и такие живые фильмы… фильмы цветные, объемные, звучащие жизнью и пахнущие ей же, вернуться назад, в то прошлое? Финн старался не думать об этом – такие мысли отвлекают от настоящего и ежедневного. Оно, не дающее забыть о себе ни на минуту, своей обыденной насущной простотой легко доказывало свою силу.

Проснуться без неожиданной боли где угодно, без вдруг отказавших рук-ног или ослепшему.

Сунуть ноги в обрезанные сапоги с чулками из меха нормальных псов, изредка попадающихся в городе, и отправиться к самому обычному сортиру, сухому и непродуваемому ветром.

Пройтись по дому, внимательно проследить за всем тем, что каждое утро должно повторяться, оставаясь незыблемым и правильным: от Кривого, таскающего воду в емкости, до Марии, разделывающей своими руками подросших кроликов, которым старший выдрал зубы с когтями для ожерелий на рынок.

Проверить ловушки и капканы на подходах к дому, добив попавшееся зверье, и оставить его Рыжему – освежевывать, потрошить, выдирать, если есть, клыки и когти, а потом – туда же, на рынок, идиотам, любящим дарить такие штуки подружкам.

Осмотреть все щели дома, ища просочившуюся воду, проросшие корни деревьев, растущих поверху, отыскать насекомых, указав среднему залить кислотой все найденные их кладки и дорожки, разыскать лазы грызунов, подсказать Сиплому, как правильно заделать дыру.

Выбраться наверх, в собственное гнездо-пийлу, прихватив «манлихер» и бинокль с поляризованными стеклами, рассмотреть окрестности, померить давление, ветер, и определив, ждет ли сегодня их какая-то беда с неба или подарок от любого времени года: ливень, снегопад, сухой жадный ветер, рвущий дерн и траву, закрывающую покатую спину-крышу дома, – поискать любого мыслящего засранца, решившего, что такой богатый и добрый дом должен стать его. Или их.

Прикормить несколько прирученных гнило-псов, охраняющих периметр, явно вспомнивших свою настоящую службу и больше не желающих есть людей… тех, что живут под медвежье-лохматым рукотворным холмом в глубине неприметного двора на окраине города.

И, наконец-то выполнив все необходимое, отправиться поесть.

Настоящее всегда легко вымывало глупые мысли.

Да и скуку тоже.

– И на кой же, прости Господи, черт, мне тут сидеть?

– Вам. – Хаунд, разглядывая большой двор, зажатый между красных «сталинок» у Двадцать второго, кивнул сам себе. – Зуб остается с тобой. Я пойду один.

– Зачем? – Рейдер явно ощущал себя ущербным и ненужным. – А я…

– Затем, – пробурчал Кулибин, – что у тебя в голове, юноша?

– Опилки… – обиженно буркнул парень. – И сам я есть не что иное, как антропоморфный древомутант, Буратино.

– Во, видал! – Кулибин хрюкнул в противогаз. – Если такие высокоорганизованные и интеллектуально развитые существа, как собаки, поддаются обучению, что говорить о нашем друге? Ясен пень, рейдер наш, если разбираться, одарен мозгами и стоит где-то на уровне бандерлога, а это – все же прогресс.

– Вам, если что пойдет не так, нужно делать ноги, натюрлюх… – Хаунд покачал головой. – И выступать потом, шайссе, дуэтом. Люди на двух таких цирковых уродов и клоунов будут валом валить, йа.

– Если ты пытался меня оскорбить, – проворчал Кулибин, – так у тебя ничего не вышло. Ибо самые умные и интеллектуально развитые частенько рядятся во всяких скоморохов. Так легче жить среди дебилов, идиотов, социопатов, психов, маньяков, да и просто пришибленных. А таких в нашем дерьмище, как бы оно хреново ни звучало, все больше и больше. Тут никуда не денешься и в клоуны легко запишешься.

– Философия, камрад, – не твой конек, йа… Да и отдает как раз социопатией и, натюрлих, декадансом. А учитывая весь мрак вокруг нас, последнее просто смертельно.

– Я… – Зубу явно не терпелось вставить свое слово, о наболевшем. Но привычка следить за клешней Кулибина и врожденное умение делать правильные выводы взяли свое. Рейдер точно ждал разрешения продолжить.

– Соглашусь по поводу тренировок и послушания, – кивнул Хаунд, – но я тороплюсь, майне кинда, так что изрекай быстрее.

Кулибин, судя по хитро блестящим через стекла глазкам, оказался заинтересован не менее. Если не более. Прямо ощущалась гордость учителя, взявшего на поруки сложное великовозрастное дитя. Хотя, и тут Хаунд полностью понимал калеку, такое чудо природы куда как проще пристрелить, чтобы не мучиться, но эго, собственная гордость и заносчивость творили чудеса.

– Вы оба больные, – изрек Зуб, – вы разговариваете прямо как в книжках. Ненормально это, проще быть надо. Балаболите так, что я половину не понимаю.

– И где это ты книжки читал-то, честной отрок? – поинтересовался Кулибин. – Неужто в вашем цирке, по скудоумию называемому бандой, имеется библиотека, э?

– Чо?

– Господи, чего ж ты такой деревянный-то, Зубик? – вздохнул калека. – Как твои юные мозги, состоящие из опилок, студня и еще чего-то, подозрительно напоминающего словарный запас попугая, не могут знать – уот из ит есть библиотека?