Виталий Храмов - Звездный попаданец [litres]

Мой боевой крик мало похож на боевой крик. Больше похож на визг баньши. Но именно с таким визгом я падаю на спину великана-палача, почему-то оказавшегося без невидимой силовой защиты.

Мой клинок пронзает его броню. Плазменная режущая кромка – рассекает всё на своём пути. Я с остервенением наношу удар за ударом в оседающего палача. И – фаталити! Бью наотмашь – всей длиной клинка. Смахивая этим с бронированных плеч великана его шлем. Вместе с головой.

Его я почувствовал. Другого противника. Когда понял, что меня избрал целью этот нелюдь, ужас обуял меня. От этого ослабли все конечности. Я не спрыгнул с высоты падающего палача, как он ожидал, а – стёк, как сопля. И именно этим спас себя – удар чемпиона пришёлся не в меня, а в тело убитого мною палача.

А я, усилием воли и медблока «Кабши», вновь обрёл контроль над своими ногами и руками. А главное – над собственным разумом.

Яростью! Яростью – изгнав страх из себя!

«Мерзость! Сатанисты! Культисты! Чернокнижники! Мерзость! Ненавижу! Ненавижу!» – клокотало во мне.

– Убью! – прошипели мои губы.

Бью локтём в коленный сгиб великана – я же в низкой стойке от того, что стёк на землю, как шлепок яблочного пюре. Так меня учили в рукопашке. Если противник выше и массивнее – лишай его манёвра. А палач – сильно выше и сильно тяжелее. Сработал выработанный автоматизм. Но я – забыл про свой интегрированный клинок с режущей плазменной кромкой. Я чуть не отсёк палачу ногу. И едва успел выпрыгнуть из-под падающего шкафа этого мутанта-переростка.

Упал он эпично! Пока я тупил и получал извращённое эстетическое удовольствие от вида падающего врага, Асара, как дикая кошка, запрыгнула палачу на грудь, помогая ему упасть, упёрла свой плазменник под нижний срез его шлема и разрядила оружие. Перегретая плазма пробила относительно тонкую защиту в подшлемном стыке, выжигая палачу – горло, шею, позвоночник и затылок.

– Бежим! – кричит Асара, спрыгивая с поверженного легионера.

Бежим! Бегу, ведомый девушкой. Как оказалось, это мой непутёвый «боевой клич» вывел её из ступора. Но её боевой комплекс не позволял такие многометровые прыжки, как наши с Ваней нанокостюмы Тони Старка. Потому она успела только к самой развязке. Так вот, пока мы с Асарой возились с двумя легионерами, Ваня своим мечом-кладенцом покрошил в фарш остальных. И теперь догонял нас теми самыми огромными, многометровыми прыжками.

Просто Ваня задержался собрать трофеи.

Я опасался, что мы станем зайцами, загоняемыми стаями гончих. Но этого не случилось. Стоило нам отбежать буквально на десяток кварталов, как Ваня перешёл на шаг.

Как позже пояснил тот же Ван Бол, стычки и разборки между дикими – не исключение, а скорее обыденность. С дисциплиной у них не всё гладко. И если внутри подразделения дисциплина у них стальная, то между отрядами – вечная грызня. Анархисты, что с них взять? Потому наша атака на проповедника и палачей выглядела как обычное, в среде этих варваров, мародёрство.

Но всё это я узнал позже. А сейчас шёл дергаясь. С нервами – натянутыми, как расщеплённые струны гитары.

Встречные мародёры сходили с нашего пути. Теперь не только наш ручной огр, но и мы с Асарой были по уши в крови. Выглядели мы – настоящими демонами из преисподней.

Натыкаемся на «фильтрационный лагерь». Сотни людей, десятки из них – в боевой экипировке и со знаками принадлежности к силам самообороны, сидели под охраной мародёров.

Ваня держит меня за шею, Асара – за руку. Как самого психованного.

Но я – спокоен. Тот самый «очищающий огонь», последующая схватка, все эти взрывы эмоций во мне – выжгли меня. Дотла. На пленных смотрю с полным равнодушием.

Тем более что им, пока по крайней мере, ничего не угрожает. Просто сидят на обломках. Пусть и под прицелами дробовиков и игольников. А конвоиры даже переговариваются с пленными.

Как будто и не было того безумия на той площади. Обычная картина войны. Как будто «очищающего огня» – не было. Будто это был мой, лично мой, индивидуальный кошмар.

Ходко идём. Идём мимо блокпостов мародёров. Ваня с ними даже перекрикивается. Дорогу спрашивает. Обстановку. Мародёры охотно отвечают.

И из их ответов становится понятна вся безрадостность положения сил самообороны.

Войска самообороны – окружены. И кольцо окружения сжимается под давлением превосходящих сил мародёров. Отряды самообороны действуют только вылазками, подземными ходами выходя в тылы и на коммуникации мародёров. На большее сил, видимо, нет. Именно поэтому всюду – блокпосты.

Именно поэтому мародёры и лезут в любую дыру в земле, а не потому что – тупые. Им надо найти вход в подземелья самообороны.

А к потерям они относятся философски. Смерть в бою для них предпочтительнее тихого угасания от голода, холода и вечного головокружения от бедного кислородом воздуха их лоханок в Пустоте.

Голодом и объясняется то, что среди всех обшаренных нами трупов мародёров и легионеров не было ни крошки съестного. Они не то что сразу съедают всё, что находят, но и пьют кровь поверженных врагов. Так что Ваня не один такой «вампир». Они все такие. Многие бродят с окровавленными мордами. Если бы не смертная казнь на месте за каннибализм – трупы уже жарили бы.

Нет-нет! Не сочувствую этим «бедным и несчастным». Ничуть! Просто нашёл логическое обоснование. Всё же это – не безумие. Сталкиваться с безумием – очень неприятно. Мне выше крыши хватило «проповедника» и его «очищающего огня»! Найти логику, пусть и ёжанутую – как-то легче для психики. Нелюдей – можно хоть ненавидеть. А психов? Только сторониться. Совсем плохо дело с ёкнутыми нелюдями, такими, как «проповедник». Ладно, пусть его бог за ним там присмотрит.

Но и тут, в их кровопийстве – есть свои правила. Пить можно кровь только врага. И только того, которого сам же и одолел в бою. Только своего и только в бою. Чужого – не тронь! Потому пленных и не трогают.

– Нах! Нах! – кашляю я. Всех их! Со всем этим безумием. Всё это – безумие! При всей своей логичности – безумие!

Умереть хочу! Чтобы всё это безобразие – закончилось!

Но просто сдохнуть – не согласен. Согласен – пасть в бою! Но в бой меня Ваня не пускает. Держит за шею, как злую собаку на поводке.

Нет, суицидальных наклонностей за мной не было замечено ранее. Но я не видел иного выхода из этого затянувшегося абсурда. Этого шизофренического маразма.

– И тебе с этим жить! – говорит Ваня.

Смотрю на него. С тоской. Только он не увидит моего взгляда через броню наших с ним шлемов.

По Ване совсем не заметно, что этот абсурд не то что потряс его, а вообще как-то удивил. Будто происходящее для этого младенца – по сроку осмысленной жизни он младенец – было нормой. Хотя, может, потому и нет у него никакого потрясения? Это всё для него – вновь. И всё, что он видит – норма. Обыденность. «Так и должно быть».