Виталий Храмов - Звездный попаданец [litres]

Может, так и надо? Ну откуда в голове Вани взяться вечному противоречию меж тем, что «есть», и тем – что «должно быть»? Может, он и воспринимает происходящее – естественным? Таким вот безобразным естественным.

Трясу головой – несвоевременно это. Размышлизмы и рефлексии – после. На том свете. А сейчас – дело! И дело это – война. Военное дело. Деловая война. Нет, последнее – не про нас. Мы бизнес на войне не делаем. И воинское ремесло – скорее про Легион, чем про нас с Ваней.

Опять меня занесло. Соберись! Тем более что передовая – близко. Блокпосты мародёров уже не стоят вольготно посреди перекрёстков, а жмутся к развалинам – сюда долетают залпы орудий пехоты сил самообороны. Пехота ещё не додавлена, огрызается. Тел стало намного больше. А разрушений – меньше. И вереницы пленных. Текут из города – в «тыл» варваров.

И мародёров – больше. И – мародёрствующих. Разрушений ведь меньше. А-а, это же жилые кварталы «новых стирян»! Частные усадьбы и фешенебельные многоэтажки. Стратегически слабая позиция – здания непрочные и разбросанные – сложно удерживать. Потому бои тут были скоротечными. Не успели раздолбить всё в щебень. Вот и тащат – всё подряд – бравые налётчики.

Сзади и правее – закипает схватка. С грохотом взрывов разномастных гранат и беспорядочной, истошной пальбой, взрывным шипением плазменников.

Сразу же образуется два противоположно направленных потока. Мародёры с барахлом, конвоиры пленных – прочь от боя, боевики – на звуки боя. Ну, и мы, соответственно, тоже. Как и боевики – на стрельбу.

Но к бою мы не успели. Застали только мерзкую картину: один из мародёров перерезает сонную артерию раненого бойца самообороны, захлёбываясь, пьёт горячую кровь. С безумным взглядом. Остальные мародёры обкладывают лаз в подземелья, обыскивают тела павших.

Но никто в зев подземного хода не спешит спрыгивать. Только две гранаты туда кинули и ждут. Больше гранат у них нет. Переглядываясь, но старательно отводя взгляды от нас. Потому как в отсутствие их непосредственного командования (их офицер лежит у стеночки, роняя в пыль капли густой крови с носа – у него разбит шлем, голова его – пробита), мы выглядим, как те, кто может их заставить лезть в заминированное логово. Заставить мародёров их телами разминировать проход и проверить своды подземной галереи на прочность.

По экипировке мы – элита. А Ваня вообще – явный чемпион Легиона.

Но у Вани другая идея.

– За мной! – махнул он рукой, как настоящий политрук и – прыгнул в зев чёрного провала в мостовой.

Дамы – вперёд! Я – замыкающий. Прыгаю сразу спиной вперёд, лицом к возможным последователям-мародёрам.

Пиликанье в шлеме дало понять, что минная банка опознала нас. Выдыхаю с облегчением – на Ване же трофейная броня. Мины могли «возбудиться» на броню легионера, на его танковый кибернитезированный пулемёт.

Бежим. В шлеме «Кабши» тьма подземной галереи – и не тьма вовсе. Так – затенённый коридор.

За спиной – взрыв. Нас догоняет и сбивает с ног ударная волна, облако пыли и камешков, бьющих с силой картечи.

Видимо, мародёры решили, что ход не заминирован. Ну, мы же не подорвались? Сунулись. Да так поспешно, что мы и отбежать не успели. А в замкнутом пространстве взрыв – совсем другой, чем на открытом месте.

Я – цел. Асара – тоже. Даже поднимается сама и довольно легко. Ваня… Да что ему, бессмертному, будет?

Вижу красный символ в углу зрения. Точно – я теперь без плазменника. Разбит. Но не выбрасываю. Я же, ёпта, инженер! Боевой, икать мне полгода, ремонтник! А жаль-то как! Ни разу даже не пальнул из этой фантастической штуки!

Бежим. Пиликанье! Свои! Наконец-то! Свои! Икать колотить!

– А пожрать есть чё? – спрашиваю я сержанта пехоты, командира этого блокпоста.

Вместо ответа он стискивает меня в объятиях, будто проверяя мою броню на динамическое сжатие. И клокочет горлом, будто у него там чай застрял.

Свои! Как много в этом слове для сердца русского слилось! Как много в нём отозвалось. Оглушительным урчанием пустого живота. Блин, в этом профилактории – кормят? Или так и будем натощак бегать? Как истинные коммунисты, Павки Корчагины?

Как я оказался перед лицом нашего командования – не помню. Да и сам факт этого не сильно озадачил. Ваня же у нас – главнюк. Сам себя назначил, ему и докладывать. Да и Асара – офицер связи. Ей по должности положено – составлять рапорты, писать докладные и объяснительные. На тему «Как я провёл прошлым летом». И – «Что я делал со стольких-то вчера – по сей момент». Ей продумывать нам алиби, явки и пароли.

А я – обычный рядовой рембата. Потому я – приставными шажочками, за спинами остальных, шаг за шагом – к выходу. Понимаю, что не по уставу – сваливать, пока тебя не отпустили. Но! Пошло оно всё! Я – никто. И они мне, соответственно, тоже – никак. И присягу я давал лишь однажды. Армии, которая здесь представлена лишь одной моей усталой харей. А им я не присягал. Так и бегаю – вольноопределяющимся.

Я, наверное, очень обижал всех встречных. Мне – радовались, отдавали честь, приветствуя. А я, свинья неблагодарная, пёр быком гопстоповским, никого не видя. Но я и правда «мерцал», выпадая из реальности. Тело меня само притащило в «наш» бокс.

А там – Рата. Что-то щебеча, раздела меня, сунула в санузел, под душ. А когда я оттуда выполз – на запах выполз – стол был накрыт. Только когда все блюда опустели, а живот мой – надулся, как бурдюк с бродящим вином – только тогда сознание моё прояснилось. И я осознал себя – голым, в обществе дамы.

– Ой, как приятно! – усмехнулась Рата, видя моё смущение и расстёгивая свой комбинезон. – Тебя привести в норму?

– Рата, красавица, ты – обворожительна! – промямлил я. – Но ты уже привела меня в норму. А вот на дальнейшее у меня просто нет сил. Просто побудь рядом. Это мне поможет много больше.

– Совсем скверно? – посерьёзнев, спросила Рата.

– Полный абсурд, товарищ командир, полный! – махнул рукой я.

– Эти легионеры – первые твои трупы? Ты раньше – убивал? – спросила она, проникновенно смотря мне в глаза.

– Нет, – покачал головой я. – Не убивал. Но это – последнее, о чём я думаю сейчас. Последнее, что меня заботит.

– Расскажи мне – что тебя заботит? – спросила она, кладя руку мне на запястье.

Мотаю головой:

– Лапушка, я так опустошён, что просто не могу словами выразить всё это. Никаких слов нет. Одни слюни. И те – матом. Нет, даже материться не могу. Полный ступор в голове. Мешанина и рванина. Прости, мне надо разобраться в себе. Нет! Не буду! Просто нужно время, чтобы вся эта муть – осела. Тогда и вылью я этот мутный осадок в сточную канаву. А сейчас – ничего нет. И меня – нет. Нет – меня.