Виталий Храмов - Звездный попаданец [litres]

Все смотрим на Ваню. Из принципа назвался груздем, ну, вожаком нашего стада – так и полезай на броневик. Бревно не забудь. Ты же тоже – вечно живой. Потому и рули нашими телодвижениями.

– Как сражаться с противником, который избегает боя? – размышляет вслух Ваня. – При том, что преследовать врага нам – неудобно? Не гоняться же за ними по всем пригородам? Надо бить их в уязвимые точки. В опорные пункты. В корабли.

Поднимаюсь, отрясаю пыль, оправляюсь, смотрю уровень огнесмеси, заряда батарейки. Идём? Идём!

Как сказал наш вождь Большой Змей, сегодня произойдёт невероятное – пехота будет пешком атаковать космические корабли. И копать – отсюда и до обеда. И прочие смещения пространственно-временного континуума. Как там попрыгунчик Дима пел?

Главное – не сойти с ума при этом, неосторожно. Невозможное – возможно! Верно. А невероятное – очевидно.

– Ну, Гагарин, говори: «Поехали!» И – маши рукой! – говорю я. – Пока вороньё не налетело.

– Ну, поехали! – с явной насмешкой в голосе сказал Ваня и правда – махнул рукой.

Но совершить невозможное нам не дали. И до кораблей мародёров мы не добрались.

Сияние в небе мы увидали все разом.

– Вот почему все ушли! Даже воздух – очистили! Потому нас не атакуют уже 86 минут! – с дрожью в голосе сказала Асара, зябко передёргивая плечами и затравленно крутя головой, будто в поисках путей спасения.

Это её поведение меня сильно заинтриговало. Как говорят, блаженство – в неведении. И это так! Поэтому я, блаженный, уставился на красивый феномен, да так и стоял – с открытым от восхищения ртом, даже респиратор сполз на нос.

Сияние в небе, как восход Солнца, не голубоватого ГН-3098, а – Солнца – залило небосвод нестерпимым светом. Свечение стремительно снижалось. Как резкий и стремительный закат Солнца – родного, жёлто-ослепительного.

– Вадим! – истошно кричала Асара. И – не первый раз. Только я – зачарованный невиданной красотой – не слышал её. Всех их.

Оборачиваюсь. Они – уже далеко. За пригорком. Асара – машет рукой. Как я её услышал? И как давно РЭБ-помехи, привычные уже – пропали?

В два прыжка разгоняюсь, прыгаю. Приземляюсь, сразу ухожу в перекат, гася инерцию.

Эхр, ромбом повернув свой щит из корабельной обшивки – воткнул его в землю, под углом, как заслоняясь им от этого прекрасного, но неправильно-стремительного «заката». И подпирает щит спиной, упираясь в землю ногами-опорами, закапывая их в песок и мелкое крошево обломков.

Вспышка. Ослепительная вспышка в городе. И какой-то низкочастотный гул, как возмущённое бормотание тысяч потревоженных духов земли.

Взрыв! Да какой взрыв?! Такой грохот, какого и вообразить невозможно! Казалось, расколовший Стиру на куски! Такой вот грохот! Ничего не слышу. Ничего не вижу. Трясу головой, моргая. Проморгался. Обрёл способность – видеть. К собственному ужасу.

И цепенею от этого непередаваемого ужаса.

Над городом – белый ядерный гриб. Стремительно растёт, покрываясь жёлтой, оранжевой, а потом – и красной коркой. Так близко, что кажется, что прямо рукой до него дотянуться можно.

И в абсолютной тишине и низкочастотном дрожании мира вокруг, земная поверхность идёт на меня – волной, гоня перед собой пылевую бурю. Волной! Земля! Как в бассейне, накрытом плёнкой, если на неё кинуть кирпич, например!

Тень закрывает мне обзор.

Ваня! Великан хватает меня, швыряет в объятия механических рук-манипуляторов Эхра. Второй «рукой» Эхр «обнимает» Асару, что вцепилась в манипулятор – и руками, и ногами.

Поспешил последовать её примеру. Обхватываю манипулятор руками. Ногами – не успел. Мне в грудь впечатывается броневая перчатка Вани. А сам великан, наклонив голову, набычившись, упёрся в нас с Асарой не только руками, но ещё и плечами, будто хочет нас раздавить о бронекабину Эхра. Даже стоит – под углом в 45 градусов к земле, по щиколотки закопав свои стальные сапоги в песок.

Страшный удар земли метнул нас в небо. Тут же – ещё удар. Вижу, как щит из корабельной обшивки сносит верхнюю часть «Тигра-13», как топор – край консервной банки.

Ощущаю, что лечу. Прямо в полёте – ещё удар!

Мощнейший удар! Ломающий, убивающий. Будто в меня Ил-76 врезался.

Всё!

Нет. Не всё!

Реву от ярости и злости. От боли, которую не могу стерпеть. От нехватки воздуха. Я задыхаюсь, не в силах втянуть хоть глоток воздуха – рот и нос перекрыты.

Спину и одну ногу – печёт. Ничего не вижу. Руки – не слушаются. Хриплю, выпуская из лёгких последний воздух, сжимаюсь, толкаюсь. Встаю на четвереньки, выпячивая вверх задницу. Что-то стекает, сваливается со спины, с ног, с плеч.

Раскачиваюсь, раздёргивая придавленные руки. Наконец – смог освободить одну руку.

Вовремя вспомнил, что именно на ней у меня – клинок. Я бы смог. Зарезать себя, ткнув клинком в глаз. Смог же сам себе крематорий организовать.

Осторожно веду бесчувственной рукой. Ткнул чем-то в глаза. Этим – содрав с глаз, вместе с ресницами, бровями и кожей, то, что глаза мне закрывало.

Слепну сразу же – от яркого света. Жмурюсь, щерюсь. Вижу! А когда вижу, чем придавлена рука – освобождаюсь. Надо было не вверх и на себя тянуть, а – вниз и влево. Балка это какая-то.

Клинок – погас. Опа! Он – работал! А почему нейросеть, такая уже привычная, фоновая – молчит? Непонятно.

Щупаю лицо. Сдираю с него маску респиратора, наглухо забитого землёй, вдыхаю воздух – до боли в рёбрах, до головокружения.

– Живой! Щука! Живой! – хриплю я. Булькая горлом – смеюсь. – Я, гля, живучей таракана!

Стою на коленях. Вокруг – ад. Горящий лунный кратер. В аду. Наверное, так выглядел эпицентр Хиросимы?

Кругом – огонь. Даже небо – красное. А не привычно голубенькое, как сладкоголосый певец.

Жжёт. Это моя дырявая броня раскалилась так, что меня – печёт. Нет, не мечусь как угорелый. Ясно же, что я схватил гамма, сигма и прочих египетских букв столько, что ночью мне фонарик не понадобится. Человеком-пауком не стану, не верю, а вот что мясо начнёт с живого слезать лохмотьями – верю.

Потому – не спешу. Как нам говорил сержант-инструктор в учебке? Если вы схватили смертельную дозу радиации – проситесь на передовую. Охереть и погибнуть в атаке, в полный рост на пулемёт – проще. И не так больно. Да и для народа полезнее. Чем ухаживать за нами, гниющими заживо.

Разум ухватился за слово «нами». А где остальные? В одну каску даже подыхать тошно. Да, шлема на мне нет. Как и волос. Теперь – везде, а не только проплешина на затылке.

Поднимаюсь. Меня штормит. Стучу рукой по медблоку. Дохлый номер. А плазменная кромка клинка – пашет. Чудно. «Кабши» тоже молчит. Нейросеть… попыталась что-то изобразить, мельтешение помех и «белых мух» в глазах, но тоже увяла.