Виталий Храмов - Звездный попаданец [litres]

– Всё, Вань, всё! – отталкиваю его. – Помоги остальным.

– Я не знаю, чем им помочь. Оба без сознания. И медблок – не знает, – разводит руками Ваня, вставая в полный рост. И тут же – ныряя обратно: по смятому корпусу – щелчки.

– Ладно, так понесёшь, – вздохнул я.

– Только вот куда? – качает головой здоровяк.

– Сейчас… Туда! – говорю я. – Дурачком я только притворяюсь. Придуриваюсь и валенком прикидываюсь. А так – шарю. Я ещё в полёте «поймал три точки». Тут уже – четвёртую. Я знаю, где мы. Осталось самую малость…

Я, со стоном, перешедшем в рёв боли, поднимаюсь, беру оба уцелевших игольника из четырёх, что мы взяли в трофеи, забираю боезапас с разбитых, выпрямляюсь.

– Осталось лишь наложить на географию оперативную обстановку. Последнюю, что мы получили от Раты. И вот – завершилось! Тут, э-э-э, там – схрон для нас и вход в подземелья. Бери Эхра и Асару, бежим!

Ваня хватает тела, пригибается, стараясь своими большими наплечниками закрыть как можно большую поверхность тел наших бессознательных товарищей, бежит.

Я – стреляю. Плохо, конечно, что прицельный комплекс «Кабши» мне не доступен. Приходится – на глаз. Как в армии учили. Но после того как несколько мародёров, словивших мои иглы, кувыркнулись в песках, остальные залегли, заголосили, крича что-то для меня неразборчивое, открыли шквальный огонь.

Отстрелял один магазин, прыгнул. От вспышки боли – чуть обратно не отрубился. Но зато догнал Ваню одним прыжком, как кузнечик. Упал, перекатился, встаю на колено. Ничего не вижу от боли. Как только чуть прояснилось в глазах – стреляю.

Игольник мне понравился. Тем более этот, длинный, как «калаш». Высокая скорострельность, кучность, настильность – отменные, а отдача, наоборот, почти отсутствует. А мародёров – пробивает, аж кровавая пыль взлетает.

– Вадим! – кричит мой друг. – Вижу! Вон! Прикрой!

– Понял! – кричу в ответ, снова поднимаюсь, спешно стреляю. Мне не главное попасть. Мне надо подавить их, затормозить.

Удар в плечо опрокидывает меня на песок. Перекатываюсь, перезаряжаюсь. Смотрю на плечо. «Кабши» – выдержал. Попали в целый бронещиток. Мне рацию разбили. Потому – кричим. Ещё удар. Опять вспахиваю головой песок. И карта перед глазами – погасла.

Встаю, даю короткую, перекатываюсь. Ещё. Ещё.

И – ещё удар. В голову. Вскользь – сорвало полосу скальпа. Кровь льёт на лицо.

Перезаряжаюсь. Последним магазином. Это мне не семечки по карманам тырить, не хулиганить по тылам врага! Это бой! Лицом к лицу. С численно превосходящим врагом.

Тело цепенеет. Холодный липкий пот покрыл всё тело. Глаза застит багрово-чёрная пелена, в ушах – прибой. На силе воли, на морально-волевых. Встать, гля! Стрелять, на куй! Последний бой, тля! Он – нудный самый! Врагу не сдаётся… Вадим, икать ему! Пощады – не желает! Знай наших!

– Вадим! – кричит Ваня. – Вскрыл! Отходи! Прикрою!

Вскакиваю, стреляю, длинной дугой посылая иглы в накатывающих мародёров, уже плохо видимых сквозь пелену в глазах и кровь на веках, разворачиваюсь, длинными прыжками – разгоняюсь, как атлет перед тройным прыжком, прыгаю.

В полёте меня бьют иглы. Одна – пронзает меня. Попала в стык бронещитков. Или – в более раннюю пробоину. Потому качусь кубарем в песке.

Знакомая рука, и, блин, опять за шею! Хватает меня, швыряет. Взрыв. Шмякаюсь обо что-то. Пиликанье системы опознавания. Ладонью провожу по лицу, стирая грязь с глаз. Бункер. С ровно вырезанной крышкой. Червяком сползаю в дыру, падаю на хребет, предусмотрительно прижав подбородок к груди. От вспышки тьмы в глазах – теряюсь. В очередной раз. Но откатываюсь в сторону.

Вовремя: тяжёлое сотрясение пластобетона – приземлился Ваня. Едва успеваю схватить игольник за раскалённый ствол – он меня несёт куда-то.

– Всё! – выдыхает великан над моей головой. – Тут передохнём.

– Вань! – зову я.

– А?

– Тут закладка для нас должна быть, – шепчу я. – От Раты. Поищи. Там и аптечка должна быть. Мы не брали до этого. А сейчас… хреново мне, брат.

– Ага! Сейчас! Ты же мне скидывал схему. Так-так! Хорошо, у меня такая универсальная открывалка есть!

Как он мне заменял медблок – не почувствовал. А вот его воздействие – сразу ощутил. Сразу и прилично полегчало. Я даже сел и сам себе залил санитарным гелем рану на голове. Блин! И ухо у меня – порвано!

– Надо уходить, – бубню я. – Сунутся на мины – и нас накроет!

– Некуда уходить, – вздыхает здоровяк. – Галерею завалило. Пусть сунутся. И Асара так и не очнулась. Хоть и в шлеме была. Шлем – как скорлупа яйца – лопнул. У неё лица нет. Совсем. Как у тебя. Прошлый раз.

Ничего ему не ответил. Сказать, что это – плохо? Посочувствовать ему? Чтобы он меня – послал?

– Может, к лучшему, – отвечаю. – Уйдёт без боли. И страданий. Вань, а Вань?

– Что? – буркнул мой друг.

– Как ты думаешь – лучше взорваться или помахаться ещё? – спрашиваю его.

– Можешь отключить мины? – удивляется здоровяк.

Фыркаю в ответ. Отключаю минную ловушку.

– Сейчас бы спеть, что врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», но как-то… – вздыхаю я.

– Это должно быть смешно? – спрашивает друг.

– Это? Нет. Не смешно, – отвечаю.

– Тогда ни к чему.

– Это традиция. Когда наши, русские, идут на верную смерть – всегда эту песню поют, – говорю я.

– Ну, так давай тогда споём! – встаёт Ваня.

Глаза мои уже освоились в темноте. Самочувствие – удовлетворительное. Для последнего боя. Смотрю на тела Эхра и девушки. С содроганием. Нет её прекрасного лица. Слипшиеся, залитые кровью и гелем – волосы. Да, это для неё хуже смерти.

– У тебя ещё граната была? – спрашиваю я.

– Была, – кивает Ваня на светящийся выход. Вспоминаю – был взрыв.

Ваня двигает выпавшие из стен и потолка глыбы. Как бульдозер. Сооружает из них баррикаду. Чтобы пережить закидывание нас гранатами. Помогаю по мере сил и возможностей. От наркоты, которой залит до ушей, потряхивает. Но руки-ноги – слушаются. Голова – более-менее – прозрачна. Что ещё нужно? Для полного счастья и последнего боя?

Есть вода – это хорошо. К еде в закладке Раты даже не притронулись. Кусок в горло не лезет. Патронов только вот там нет. Есть, даже много, но нам не подходят. У этих игольников мародёров – другой калибр. Есть два бака для огнемёта. Ставлю их за баррикадой. Расстреляю, когда будет совсем край. Вознесу себя и друзей – прямо в ирий. Прямо в рай.

Мины я отключил. Но не систему опознавания. Кряканье системы нас оповестило о гостях раньше, чем те подали голос.

– Сдавайтесь! – кричали они.

Я был в таком состоянии, что истерично ржал в ответ. Не знаю, смогли ли они разобрать во всём этом наркотическом хохоте гиены, что «Русские – не сдаются!». Ибо не важно. Совсем!