Виктория Шваб - Месть [litres]

Женщина отошла от него поговорить с двумя офицерами. Ее голос был низким, но Эли уловил некоторые слова:

– У мальчика ничего не осталось.

Но опять же она ошиблась.

У Эли не было ни матери, ни отца, ни дома, но у него осталась вера.

Не из-за шрамов на спине или из-за менее «ощутимых» проповедей пастора Кардейла. Нет, Эли уверовал потому, что почувствовал, когда столкнул отца с лестницы в подвал. Когда голова пастора ударилась об пол. Когда он наконец перестал двигаться.

В этот момент Эли ощутил покой. Словно кусочек мира стал правильным.

Что-то – кто-то – направлял руку Эли. Придал ему смелости положить ладонь на спину отца и толкнуть.

Пастор прокатился по ступеням как мяч и наконец приземлился бесформенной кучей.

Эли медленно спустился, достал телефон из кармана. Но он не набрал номер, не нажал кнопку вызова.

Вместо этого Эли сел на нижнюю ступеньку, подальше от крови, взял телефон в руки и стал ждать.

Ждать, пока грудь отца не остановится, пока лужа крови не перестанет растекаться, пока глаза пастора не станут пустыми, безжизненными.

Тогда Эли вспомнил одну из проповедей своего отца.

«Те, кто не верит в существование души, никогда не видели, как она отлетает».

Он был прав, подумал Эли, наконец набирая 911.

Действительно была разница.

– Не беспокойся, – сказала медик, возвращаясь к крыльцу. – Мы найдем, куда тебе пойти. – Она опустилась перед ним на колени в попытке оказаться с ним на равных. – Знаю, это страшно. Но я скажу тебе кое-что, что помогает мне, когда мне плохо. Каждый конец – это начало чего-то нового. – Она выпрямилась. – Ну же, идем.

Эли поднялся на ноги и последовал за ней по ступенькам.

Он все еще ждал, пока чувство спокойствия исчезнет, но оно не пропало.

Ни тогда, когда его уводили из дома. Ни тогда, когда усадили в пустую машину «Скорой помощи». Ни тогда, когда отъехали. Эли один только раз оглянулся на дом, часовню, а затем сел лицом вперед.

Каждый конец – это начало чего-то нового.

Стелл вошел в лабораторию как раз в тот момент, когда человек в белом халате взламывал грудь Кардейлу. Пациент был привязан к стальному столу, и хирург использовал какую-то пилу и набор зажимов и металлических штифтов. Эли был не просто жив, он находился в сознании.

Маска закрывала нос и рот ЭО, к машине за его головой тянулся шланг, но чем бы он ни питал Эли, похоже, толку не было. Боль проявлялась в каждой мышце, тело выгибалось, кожа вокруг запястий и лодыжек побелела от давления. Ремешок удерживал голову Эли, не давая взглянуть на вскрытие, хотя вряд ли ему нужно было смотреть. Хирург расширил рану, и капли пота побежали по лицу Эли.

Стелл не знал, что ожидал найти, но уж явно не это.

Когда хирург закончил вскрывать грудь своего пациента и зажал края, Кардейл застонал, маска приглушила низкий звук. Кровь текла из открытой груди на металлический стол, край которого был слишком мелким, чтобы сдерживать непрерывный поток. Красные ленты протянулись на пол.

Стеллу стало плохо.

– Замечательно, не так ли?

Директор обернулся и увидел среднего роста мужчину, который стягивал измазанные кровью перчатки. Глубоко посаженные глаза доктора сияли за круглыми очками, зрачки расширились от удовольствия.

– Какого хрена, по-вашему, вы творите? – спросил Стелл.

– Изучаю, – ответил доктор.

– Это же пытка!

– Это научный подход.

– Он в сознании.

– По необходимости, – терпеливо пояснил врач. – Регенеративные способности мистера Кардейла сводят на нет любую анестезию.

– Тогда зачем маска?

– А, это одно из моих самых блестящих открытий. Видите ли, совсем его отключить мы не можем, а вот приглушить ощущения – вполне. Маска – часть системы ограничения кислорода. Она снижает пригодный для дыхания воздух до двадцати пяти процентов. Вся регенерация уходит на излечение страдающих без кислорода клеток, а мы получаем немного больше времени для работы с остальным телом.

Стелл уставился на грудь Эли, та изо всех сил пыталась работать. С этого угла Стелл почти мог видеть его сердце.

– Мы никогда не сталкивались с таким ЭО, как мистер Кардейл, – продолжил доктор. – Его способность – если мы найдем способ ее использовать – может произвести революцию в медицине.

– Их способности невозможно использовать, – отрезал Стелл. – Их нельзя передавать.

– И все же, – настаивал доктор. – Если бы мы могли понять…

– Хватит, – прервал Стелл, потрясенный видом изувеченного тела Эли. – Велите им прекратить.

Доктор нахмурился.

– Если они уберут зажимы, он исцелится, и нам придется начинать все сначала. Я действительно вынужден настаивать…

– Как вас зовут?

– Хэверти.

– Что ж, доктор Хэверти. Я директор Стелл. И я официально прекращаю этот эксперимент. Остановите их или вылетите с работы.

Больная улыбка исчезла с лица Хэверти. Он взял микрофон со стены смотровой и включил его.

– Прервать сеанс, – приказал он хирургам в комнате.

Мужчины и женщины замялись.

– Я сказал – заканчивайте, – кратко повторил Хэверти.

Хирурги принялись методично удалять различные иглы и зажимы из открытой грудной клетки Эли. Как только все сняли, напряжение в теле ЭО пошло на спад. Спина опустилась на металлический стол, руки разжались, к конечностям вернулся цвет. Ребра с треском встали на место. Кожа разгладилась и сошлась. Черты лица смягчились. А дыхание, все еще затрудненное (они оставили маску), стало ровным.

Единственным признаком недавнего кошмара было огромное количество крови на столе и полу.

– Довольны? – проворчал доктор Хэверти.

– И близко не доволен, – рявкнул Стелл, выбегая из комнаты наблюдения. – А вы, доктор Хэверти, уволены.

– Прижми лоб к стене и просунь руки в щель.

Эли попытался сделать, как велено. Он ничего не видел – солдаты надели капюшон ему на голову и вытащили из бетонной камеры. Еще до их появления Эли понял: что-то не так – вернее, так, но, безусловно, иначе. Хэверти был человеком привычки, и хотя у Эли не было идеального чувства времени, их последняя сессия определенно закончилась слишком внезапно.

Он нашел щель в стекловолокне, своего рода узкую прорезь, и положил запястья на край. Рука продернула его руки дальше, но через несколько мгновений оковы сняли.

– Три шага назад.

Эли отступил, ожидая наткнуться на другую стену, но ее не было.

– Сними капюшон.

Эли ошеломила внезапная яркость помещения. В отличие от стерильных ламп операционной свет здесь был четким и чистым, без бликов. Эли стоял лицом к стене из стекловолокна, которую нарушали только круглые отверстия для вентиляции и узкая щель, куда он клал руки. По ту сторону стояли три солдата в защите с ног до головы, их лица скрывали шлемы. Двое сжимали дубинки – шокеры, судя по слабому гулу и слабому голубоватому свечению. Третий вертел наручники.