Сергей Извольский - Забытый Путь

— Мне необходимо это знать в контексте Королевской Битвы? — поинтересовался я у француза.

— Жан-Жак сказал: «Мы на пороге великой битвы…» — легко усмехнулся Радагаст. И знаешь, что? Битва уже началась. Да, тебе необходимо это знать, но не для завтрашнего состязания, а для понимания общей картины схватки, в которую мы все — вольно или невольно — оказались втянуты.

— Жан-Жак? — приподнял я бровь, удивившись странному именованию старины Жака.

— В первом отражение его зовут Жан. Здесь, в Новых Мирах, его имя Жак. Жак де Моле, — губы француза вновь тронула легкая улыбка, когда он увидел, как я не смог скрыть удивления услышав фамилию последнего — сожженного на костре в четрнадцатом веке — магистра ордена Тамплиеров.

— Я весь внимание, — чуть склонил я голову, выказывая желание слушать и воспринимать информацию.

— Скажи сначала… в чем отличие солдат от убийц?

— Солдаты убивают гораздо больше, — пожал я плечами, озвучивая то, что говорил мне когда-то давно — в прошлой жизни — Сергей Иванович.

— Хм… Ты прав, думаю, — с интересом блеснул глазами Радагаст, — с этой стороны я не смотрел. Но можно попробовать и так. Значит, смотри: убийца или солдат могут лишить жизни десятки, сотни и даже тысячи людей. Но система правосудия, допустим, французская, может перемолоть любого солдата или убийцу. Чтобы разрушить систему французского правосудия — перестройкой ли, уничтожением — нужна более внушительная сила — государство. А что нужно, чтобы справиться с государством? Во второй мировой войне, чтобы победить Германию и Гитлера, разрушившего французскую правовую систему, потребовалась Россия со Сталиным, Британия с Черчиллем и Америка с Рузвельтом.

Итак. Убийца или солдат могут лишить жизни десятки, сотни и даже тысячи людей. Но ни один из них не способен послать на смерть легионы — как Юлий Цезарь, Наполеон, Александр или Черчилль с Гитлером, — не счесть примеров. По сравнению с реками крови, которые пролили владыки человеческих судеб, деятельность любого солдата или убийцы будет едва ощутимой статистической погрешностью в любой системе подсчета. Ты с этим согласен?

Подумав немного, осмысляя сказанное, я кивнул, не видя никаких явных противоречий.

— Хорошо, — в свою очередь склонил голову Радагаст. — После той войны казалось, что мы встали на правильные рельсы — а героям и тиранам, который открывают путь в Вальхаллу целым народам, на смену пришли рассчитанные на системное управление государства. Это казалось единственно правильным, но… это была самая большая ошибка человечества — и сейчас, в эпоху глобализации и упорядоченного хаоса, мы получили свой Рагнарек.

— Мы? — счел нужным уточнить я.

— Планета наша, как ни крути, — отводя взгляд, пожал плечами Радагаст.

Конечно, если смотреть с этой стороны, он прав. Планета наша — и апокалипсис на Ближнем Востоке, в Центральной Америке, Южной Азии и Индокитае, а также полное уничтожение Японии как государства вполне можно называть «наш» Рагнарек, — с позиции человеческой цивилизации.

— Раз за разом открывая ящик Пандоры, мы — человечество — обнаруживали внутри бездну и сквозь нее нам вновь приходилось тянуться до крышки следующего ящика, — негромко продолжил Радагаст.

— Я бы поспорил насчет персонификации открывателей, — покачал я головой, но встретив взгляд Радагаста, кивнул: — Но не буду. Сейчас мы на пороге новых открытий, или ящики Пандоры будем закрывать?

— Мы уже увидели Новый Рассвет — когда в мир явились вы, Молодые Боги. Но чтобы мир за вами пошел, нужно нечто большее, чем сила государства. Требуется вера. Истинная вера. Как сказал князь Талейран — один из тех первых, кто указал нам путь прямо к Рагнареку: «Штыками можно забрать трон, но сидеть на них неудобно».

— Вера в… нас?

— Вера в новых богов, — кивнул Радагаст. — И в возращение старых. Но что такое вера?

Несвязно хмыкнув, я только развел руками — показывая, что не готов отвечать.

— Слово, ассоциация… — внимательно, с вопросом, посмотрел мне в глаза собеседник.

— Символ, — после короткого раздумья произнес я.

Радагаст вдруг улыбнулся, и сквозь юные черты лица я увидел проступающий образ того пожилого политика — якобы погибшего, — записи с которым пересматривал по вечерам, когда Ребекка вводила меня в курс иерархических связей Диманта. Благожелательно кивнув, француз продолжил:

— Вера иррациональна. Мы верим в незримый объект — а для того чтобы его почувствовать, связать с ним свое воображение, — нужны символы. Символы веры. Посмотри, — Радагаст вернулся к проекции карты, настраивая масштаб. В этот момент в комнате раздался вакуумный шелестящий звук, и из горящего голубым огнем портала появилась Адель. Приветливо улыбнувшись, девушка легкой походкой обошла стол и встала рядом со мной, совершенно непринужденно прислонившись сзади и положив подбородок мне на плечо.

— Привет, — едва слышно шепнула она, приобнимая.

Радагаст не обратил внимания на ее выходку, уменьшая масштаб. В это время в помещении открылись еще порталы — и к столу, сохраняя молчание, подошла высокая темнокожая девушка, и два смуглых парня — один явно араб, совсем молодой, а второй выглядел лет на двадцать пять и был похож на армянина. Это были лидеры групп, которые будут принимать завтра участие в Королевской Битве.

Я кивнул прибывшим, отвлекаясь от прижавшегося ко мне сзади гибкого тела и дыхания девушки, которая стояла на очень тонком льду видимости приличий. После взглянул на карту, где Радагаст уже уменьшил масштаб. И удивленно взметнул брови — остров Новый Вашингтон стоял на облаке геометрической правильной формы удивительно четких очертаний.

— Символ, — показал Радагаст на облако в виде четырехконечной звезды и вдруг немного отпрянул от стола, выпрямляясь и произнеся совершенно другим тоном: — Господа, прошу воспринимать следующую информацию как секретную.

Судя по эмоциям присутствующих, информация, которую готовился озвучить Радагаст, была абсолютно новой только для меня. Интерес — весьма сдержанный — выказал только невысокий кучерявый гасконец с крупным носом, на котором явно выделялась горбинка.

— Итак, — заговорил сенешаль цитадели, — перед вами утренняя звезда. Сейчас это не просто эмблема североатлантического союза, который ассоциируется в первую очередь с Соединенными Штатами, а не с Европой — разве только с Британией и то опосредованно. Чтобы вы лучше понимали, я предлагал на лучах звезды воспроизвести четыре главных цивилизационных символа первого отражения — Христа-Искупителя из Рио-де-Жанейро, Родину-Мать из Сталинграда, Нью-Йоркского Быка с Уолл-стрит и Статую Свободы, противопоставив их друг другу. В целом мою идею поддержали, кроме статуи Родины — русские очень трепетно относятся к своим святыням, и… ну вы понимаете, с ними могут быть проблемы, — коротко глянул на присутствующих Радагаст, а они, в свою очередь, сделали вид, что не обращают на меня внимания. Кроме Адели, которая, хмыкнув, переступила с ноги на ногу, по-прежнему словно невзначай прижимаясь ко мне сзади, будто так полагается.