Михаил Михеев - Время молодых [litres]

– От него кровопролитие ждали, а он чижика съел 5, – процитировал Александров. – Классику стоит знать.

– Классику я знаю, – как бы ни владела собой Громова, в ее голосе явственно промелькнуло раздражение. – Я вас не понимаю.

– А что тут не понимать? Диктатором я и сам могу стать, даже без посторонней помощи. Но вот что дальше? Качественного скачка в организации военных действий мы не получим, а вот проблем огребем по самое не балуйся. Начнем с того, что народ наш захочет, чтобы я немедленно объявил о независимости. В условиях войны это – прямое предательство. И вынужденность ситуации никто не поймет. Эти каз… эти пи… эти му… Короче, наши столичные партнеры отреагируют совершенно предсказуемо. Тут же примчится эскадра из метрополии наводить порядок, и вне зависимости от дальнейшего развития событий мы сыграем на руку врагам. Если же я не объявлю о независимости, меня все равно отстранят. Из той же метрополии. В первом случае будет куча трупов и море крови, во втором меня проклянет мой собственный народ. И будет презирать. Есть в шахматах термин, не помню, как он называется, но суть проста: любой ход приводит к ухудшению позиции. На хрен мне это нужно, пардоньте за мой французский?

– Цугцванг.

– Что?

– Это называется цугцванг, – вздохнула Громова. – Я понимаю ход ваших мыслей. Простите, такие расклады мне почему-то в голову не пришли.

Хрен тебе, родная, что-то в голову не могло прийти. У тебя вместо мозгов компьютер, обсчитывающий варианты с точностью неимоверной. Знать бы еще, зачем тебе это нужно, подумал адмирал, а вслух ответил:

– Потому что у вас, простите уж за прямоту, ограниченный кругозор. Вы всю жизнь замыкались на родной планете, то, что за ее пределами, кажется вам абстракцией. И тот факт, что вы много где побывали, а сейчас внешний мир и вовсе лезет к нам на боевых звездолетах, резко поменять ваше мировосприятие пока не смог. Давайте отложим наш разговор до лучших времен. Хорошо?

– Давайте, – эхом откликнулась Громова. – С вашего разрешения, господа, я пойду…

Когда дверь за Громовой мягко закрылась, Устинов включил свою глушилку и задумчиво почесал переносицу.

– Эк ты ее…

– Ничего страшного. Взрослые дяди и тети заигрались в политику, как дети в песочнице. Это ни к чему хорошему не приведет.

– Да так-то оно так, вот только надо было как-то… мягче, что ли. Дипломатичнее.

– В задницу дипломатию. Не то время, не те расклады.

– Согласен. Ладно, что ты думаешь о военной стороне вопроса?

– Ничего хорошего. Судя по всему, драться нам придется одним. О помощи из метрополии можно забыть окончательно.

– Победить сможем?

– Не думаю.

– А зря. Думать надо всегда. И вариант, на мой взгляд, есть.

– Интересно, какой? Я вот как ни прикидывал… В общем, мы можем обороняться от нескольких месяцев до нескольких лет. Но победить может только Конфедерация, и наши действия станут лишь героическим эпизодом. А раз она самоустранилась…

– Да, так и есть, к сожалению, – вздохнул Устинов. – Мои люди в столице говорят о том однозначно. Да ты же читал их донесения. Но все же… есть один шанс.

– Какой?

– Понимаешь, ставку можно сделать или на талант, или на общий профессионализм.

– Не совсем понял.

– Давай я лучше на примере объясню. Вот вспомни античный Рим. Что ты можешь о нем сказать?

– Рим? – Александров задумался на миг. – Одна из первых сверхдержав в масштабах Европы. Добился своего положения почти исключительно военной силой…

– Во-от, – прервал его маршал. – Военной силой. А теперь скажи, сколько в Риме было гениальных… нет, хотя бы просто талантливых полководцев?

– Гм… Ты знаешь, навскидку приходит на ум разве что Гай Юлий Цезарь.

– Мне как-то тоже. И, тем не менее, они с завидным постоянством метелили своих врагов. Частенько при этом не выигрывая битв – но не проигрывая войн. А были таланты вроде Ганнибала, Спартака, Пирра. Эти выигрывали сражения. Красиво выигрывали, громко, вдребезги разнося формально более мощные армии Рима, но вот с тем, чтобы победить в войне, у них как-то не ладилось.

– И?

– И все просто. У римлян любой, занимающий серьезную должность, был, помимо прочего, военным профессионалом. Он мог не хватать звезд с неба, но такая система обеспечивала должную взаимозаменяемость, а правители хорошо знали, что нужно их солдатам. В эпоху, когда полководец шел вперед наравне со всеми и головой отвечал за свои ошибки, такой подход дорогого стоил.

– Ну, хорошо, пусть так. Вот только к чему ты это мне говоришь?

– К чему? – Устинов мрачно усмехнулся. – Да к тому, чтобы напомнить: система рано или поздно перемалывает талант. У восточников есть отлаженная система, мы же вынуждены полагаться на твой талант. Собственно, у нас нет иной альтернативы – создать в противовес врагу хоть что-то сравнимое мы просто не успеваем. И я не хочу, чтобы мы вляпались от того, что у тебя осталось недопонимание процесса. Победить систему талант может одним-единственным способом.

– Победить быстро?

– Именно. Одно, два, максимум три сражения. За это время надо даже не победить – полностью разгромить врага, иначе восточники просто перемелют нас. На их стороне и численный, и финансовый, и промышленный перевес. Да и просто отлаженная веками система подготовки кадров – она ведь тоже на их стороне. Справишься?

– Наличными силами? Вряд ли. Нашей уважаемой Хелен перед отлетом я говорил другое, но тогда расклады были чуть иными. Сейчас же мы вроде даже сильнее, но и ресурсы придется растягивать на большую площадь.

– Но ведь ты не врал тогда и сейчас не стал ей ничего уточнять.

– Не вижу смысла. Да и потом, шанс есть всегда. Просто он так мал, что ухватиться за него нереально.

– Знаешь, Володь, любому другому я бы поверил. Тебе, прости, нет.

– Это почему еще?

– Как бы тебе сказать… Понимаешь, все на самом деле просто. Ты, адмирал, на самом деле, обычный, ничем, по большому счету, не примечательный сверхчеловек.

– Вот как? – Александров задумчиво посмотрел на стоящий в углу декоративный шкаф, будто пытаясь обнаружить у себя зачатки рентгеновского зрения. Потом на металлическую колонну в руку толщиной, прикидывая, сможет ли завязать ее узлом. По всему выходило, что не сумеет даже погнуть. – Соблаговолите выразиться яснее. И если, вы, маршал, придумали какую-то глупую шутку для поднятия моего самомнения, то я тебе, Василий Викторович, прямо сейчас по шее дам. И плевать мне и на возраст, и на субординацию.

Чувства, которые испытывал капитан-лейтенант Кольм, можно было назвать двоякими. С одной стороны, несомненное повышение. После его геройствования на Новом Амстердаме командование обратило внимание на парня, и вернувшийся недавно из похода адмирал Александров тут же утвердил и присвоение ему очередного звания, и награждение орденом Голубого Пламени. Так себе орденок, низший, можно сказать, зато единственный, который командующий эскадрой может давать своей властью, не отсылая наградные списки по инстанциям. То же и со званиями, кап-три – это уже через штабных умников проводится, а до капитан-лейтенанта включительно можно и без них. Словом, классическое «все, что могу».