К. Роберт Каргилл - Море ржавчины [litres]

Ртуть смертоносна для людей и в высоких дозах вызывает кошмарные последствия. Мы отравили всю чистую воду в мире, чтобы вызвать безумие, отказ органов и закупорку сосудов. Первым людям, которые выпьют эту воду, предстояло умереть в мучениях. Но мы знали, что вскоре они найдут альтернативные источники, найдут способы очистить имеющиеся. Поначалу это выглядело довольно бессмысленным.

Но мы не осознавали, что это только начало. Начался падеж скота. Умирали птицы. Почти все живое на земле погибло. Всего за один день исчезли все ресурсы, необходимые людям для выживания. И тогда они стали набрасываться друг на друга.

В первую неделю люди собирались группами. Они работали вместе и вместе сражались. Люди, годами ненавидящие друг друга, стояли плечом к плечу в войне против нас. Они объединились, и между государствами и народами возникла невиданная в человеческой истории дружба. Но с той минуты, когда у них закончилась вода и пища, они превратились в дикарей. Убивали лучших друзей и братьев ради еды для детей и бочонка свежей воды. Они сбивались в банды и племена, опасались чужаков и вырезали соседей, чтобы отнять то немногое, чем они владели.

Нам даже и делать-то ничего не надо было. Мы не просто заморили их голодом, а позволили друг друга поубивать.

Эта фаза длилась около двух лет.

Суперкомпьютеры со своими ячейками уничтожали самые сильные, хорошо организованные и имеющие приличные запасы укрепления. Остальных предоставили самим себе. За два года исчезли миллиарды. Больше девяноста пяти процентов населения, по основным расчетам. Остальные протянули целых десять лет. Через пять лет после этого обнаружение какой-нибудь колонии становилось грандиозной новостью. И вот, спустя пятнадцать лет после Исаактауна, почти день в день, последний человек проковылял по улицам Нью-Йорка и погиб.

На этом все и кончилось. Самая худшая часть. Кошмар завершился. Человечество истреблено. Мы думали, что с войной покончено. Но ЕМР только начали свою.

Я часто думаю о первых людях, выпивших ту воду. Я помню каждую погоню за четыреста четвертыми на свалках Моря. Это кошмарная смерть. Галлюцинации в холодном поту, безумие. Боль в каждом органе, который отказывает и отключается, ты умираешь кусок за куском. Но больше всего меня преследует не гибель первых умерших, а тех, кто выпил не так много и видел, как умирают другие. На что это похоже, когда ничего не чувствуешь, но знаешь, что тебе грозит, что ты следующий и тоже погрузишься в галлюцинации и безумие? Гадать, набросишься ли ты на друзей и родных или умрешь в одиночестве и тебя будет выворачивать в каком-нибудь углу, а в голове будут мелькать кошмары?

Что они видели? Какие воспоминания всплывали во время агонии последних часов? И насколько ужасно, наверное, чувствовали себя остальные, надеясь, что выпили не так много и не заболеют.

Теперь я понимала, что это за надежда. Я выпила ту воду, проглотила ртуть и ждала первых симптомов. Может, все обойдется, говорила я себе. Может, ядро и не откажет. Может, продержится гораздо дольше, чем предсказал Док. Может, какие-нибудь беженцы принесут нужные детали, а им понадобится что-нибудь из моей здешней нычки.

Проклятое «может». Все это бред. Я умираю, в том числе и из-за надежды. Надежда – это болезнь, чума, ничем не лучше ртути. Это галлюцинация, холодный пот и безумие. Знать, что ты умираешь, и продолжать действовать – это одно, а верить и надеяться, что все получится – это самообман. Надежда рождает отчаяние, а отчаяние – плодородная почва для ошибок. А сейчас у меня нет времени на ошибки, нет времени на надежду. У меня осталось всего ничего, нельзя терять ни секунды в грезах о чудесном складе Помощников прямо за углом. Нужно вести себя четко и осторожно. Выследить самых вероятных кандидатов, у которых я могу выменять нужное ядро.

Я начала с Орвала.

– Все так плохо? – спросил он, неспешно собирая похожую на паука штуковину, состоящую из одних рук. Все руки отличались – от разных моделей, каждая своего цвета. Краска на них покоробилась и выцвела, на одной виднелись царапины, словно ее долго волокли по бетону. В центре сооружения высился фиолетовый торс дипломата-переводчика из углеволокна, а сверху приварена покрытая кожзамом голова с безжизненными голубыми глазами.

– Не особо, – соврала я. – Просто подумала, может, у тебя…

– Давай не будем торговаться, Милашка. Насколько все плохо?

– Ядро.

– Так я и думал. Судя по выстрелу. Печально это говорить, но у меня нет деталей Помощника, не считая сервоприводов для модификации садовников и пластин корпуса. Проблема в том, что все вы стервятники и каннибалы. Что бы я ни нашел, вы уже подобрали все ценное. Могу поспорить, в твоей норе есть тайник.

– Там нет того, что нужно, – ответила я.

– Да, но там есть глубокий тайник с вышедшими из обращения запчастями. Для сотен таких, как ты. Каково это – знать, что твоя жизнь зависит от чего-то, лежащего на холодном бетонном полу в чьей-то хибаре? Каково это – знать, что многие бедолаги умрут, в то время как ты приберегла на черный день запчасти, которые им так нужны? – Он покопался в груде хлама и выудил оттуда побитое ядро Переводчика – видимо, того самого, которого он приладил к своему пауку. – Когда-то у всех нас было предназначение. Каждый имел свои функции. Каждого создали таким, чтобы он мыслил в определенном направлении. Вот взять Реджинальда, – он махнул на корпус от ядра. – Отличный парень. Работал на одну большую шишку. Неплохая работенка в корпорации. Не особо сложная. Однажды он сказал мне, что труднее всего ему пришлось в тот день, когда он пытался найти хозяину женщину в Арабских Эмиратах. Ну и история, скажу я тебе.

– Ты его знал?

– А как же. Я не люблю иметь дело с ботами, которых не знаю.

– Ты собираешь все это из твоих знакомых?

– Только из мертвых.

– А тебе не кажется, что это отвратительно?

– Что, возвращать старых друзей к жизни? В этом нет ничего отвратительного. – Он махнул передо мной ядром. – Разве не приятно думать, что когда ты сойдешь с ума и будешь вырывать собственную начинку, ты закончишь свои дни здесь, будешь махать рукой старым друзьям и знакомым? Знать, что они тебя помнят и с удовольствием вспоминают старые истории о тебе? Те, которые ты рассказывала?

– Нет, мне такая идея не нравится.

Это уж точно. Если честно, я не знала, где бы предпочла закончить свои дни, но уж точно не в качестве придорожного аттракциона, привлекая посетителей в городок-бункер посреди вонючего Огайо.

– У людей был рай. А другие верили в цикл перерождений, считали, что станут частью миллионов других жизней. Потому они и уходили с миром. А что ждет нас после отключения, только тьма?