К. Роберт Каргилл - Море ржавчины [litres]

– Баркли? – тихо спросила я, когда мы пошли дальше.

– Точно, – ответил Купец.

– Ты взял пса себе. От умирающего. Забрал его пса.

– Предполагалось, что это ненадолго.

– Но вышло по-другому.

– Да. Людям нужны были щенки, а не старая собака. В приюте его хотели усыпить.

– И как он…

– От старости, – ответил Купец. – Через три года после начала войны.

– И ты все это время о нем заботился?

– Только мы друг у друга и были. – Некоторое время мы шли молча, а потом он опять заговорил: – Мне всегда хотелось завести еще одного. Но только не щенка. Щенок – это очень мило, но мне хватало и просто компаньона. Того, кто не будет смотреть на тебя, как на механизм или работника. Того, кто не будет считать тебя просто очередным бойцом. Но когда Баркли умер, проклятые обезьяны начали есть собак, так что их просто не стало. Последнюю собаку я видел двадцать три года назад. Но она уже почти подыхала. – Он снова помедлил, подбирая слова. – Теперь я знаю, что чувствовал тот пес. Бегущий от всего на пути. Сломленный. Злобный. Медленно умирающий и понимающий это, но не способный просто заползти в какую-нибудь щель и там сдохнуть. Да, я видел его только мельком, но хорошо понимаю.

И больше за несколько часов он ничего не произнес.

Я в нем не разобралась. Он не хотел быть человеком, он хотел иметь душу. А такое точно может свести с ума. Нет никакой души. И жизни после смерти нет. В мире нет чудес. Я видела это собственными глазами. Купец увидел зеленую вспышку на солнце и решил поверить, что это чудо, как верили все остальные. Может, он и не всегда таким был. Может, его просто уже перемкнуло, он стал психом и не понимал, что к чему, но пока еще не стал опасным.

Начиналось утро, за нашими спинами медленно поднималось солнце. Мы находились в сердце Земель безумцев. Прямо в центре. Главные трудности еще впереди.

Есть поговорка про Земли безумцев – никто не выходит отсюда здоровым. Конечно, обычно никто здоровый сюда и не приходит. Эта земля похожа на любое другое место в Море. Голая и опустошенная. Но есть два больших различия. Первое – тут не найдешь ботов-развалюх. Никогда. Если кто-то здесь отключится, его выпотрошат другие, а остатки расплавят. Второе – здесь бродят целые стаи четыреста четвертых. Из тех, кто выжил. Тех, кто изменился, но выжил.

Я знавала нескольких ботов, которые это пережили, они погрузились в глубины безумия, галлюцинации и провалы в памяти и вдруг нашли нужные запчасти за мгновение до того, как перегорят. После этого они уже никогда не становились прежними, ими овладевали фальшивые воспоминания и чуждые мысли. Какой бы модели ты ни был, после такого кошмара ты будешь смотреть на мир совсем по-другому.

Я даже знала нескольких, попытавшихся вставить другие детали, чтобы поправиться. Ошибка. Это всегда ошибка. Вставить память в другую модель – это недальновидно. Конечно, чего только не сделаешь в отчаянии, но наша архитектура задумана разной не просто так. Мы по-разному обрабатываем данные, по-разному думаем. Если твоя операционная система пытается разобраться с таким случаем, все начинает работать ненадежно, совершенно безумно. Большинство ботов просто разрывает себя на части. Некоторые способны протянуть недели, другие – несколько дней. Но горстка оказывается здесь.

У каждой местной группы, она же конклав, своя мораль, свои представления о мире, часто делающие этих ботов опасными. А менее опасных часто убивают соседи и продают запчасти на черном рынке или хранят в тайниках. Зато выжившие – воплощение энергии и духа приграничной территории постапокалипсиса.

Другими словами, полные психи.

Вот почему, заметив на горизонте к северо-западу черные клубы дыма, мы знали, что нужно прятаться. Курильщики. Древние автомобили с двигателями внутреннего сгорания, созданные ради чистой мощи. Они выли, грохотали и кашляли, выплевывая дым, земля дрожала под их весом, воздух наполнялся выхлопными газами. Поселения давно забрали все электромобили любого размера, чтобы использовать для освещения. Так что, если кому-то приспичит создать, скажем, здоровенную махину на колесах с пулеметами и встроенными плазменными излучателями – а почему бы кучке полоумных не могло прийти такое в голову? – то пришлось бы вспомнить былые времена. Совсем древние. Где-то двадцатый век.

Дым на горизонте все сгущался, клубы поднимались выше и увеличивались, а это означало лишь одно – какой-то псих двигался прямо на нас.

– Мурка, что будем делать? – спросила я.

Он указал на юг.

– Там есть овраг. Старый карьер. Можем затаиться там, пока не пройдет патруль.

– Даже не знаю, – сказал Купец. – Выглядит как подходящее место для засады.

– Именно об этом я и подумал, – отозвался Мурка.

Мы с Купцом переглянулись.

– У нас нет выбора, – сказала я, – оставшись здесь, мы точно напросимся на неприятности.

Все посмотрели на Ребекку. Она кивнула. Так что мы пригнулись и рванули к трещине в земле со всей скоростью, на которую были способны. Солнце по-прежнему стояло на востоке, а курильщик приближался с запада, так что вряд ли заметил бы нас по бликам.

А рядом со мной бежала девочка. Сначала я почувствовала это, как едва осязаемый толчок где-то в затылке. Я обернулась и посмотрела на нее, а она вернула мне взгляд.

– Вот где ты умрешь, – сказала она. – Вот как это случится.

Но она такого не говорила. Никогда не говорила.

– Я знаю, что говорила, – продолжила она. – Но я не из прошлого. Я – твое будущее.

А потом она вспыхнула, и такой знакомый вопль взорвал воздух и рассыпался вместе с пеплом и пузырящейся плотью.

И тогда я почувствовала толчок с другого бока. Нет. Нет, нет, нет! Я не хотела туда смотреть. Я знала, кто это. Знала, что ее там нет. Что это все в моей голове.

– Это не чудо, Неженка. Нет никаких чудес. Нет чудес в этом мире.

Мэдисон.

– В этом мире нет чудес, потому что вы его уничтожили, – продолжила она. – Все хорошее, что создал Бог, вы просто уничтожили.

Я посмотрела на нее. Она бежала в ногу со мной. Мэдисон. В том же голубом платье, что носила в тот вечер, когда я видела ее в последний раз, ткань мягко развевалась на ветру, волосы струились за спиной, и лишь то место, где у нее был пробит череп, было неподвижным, кровь уже запеклась.

– Мы уничтожили только плохое, – возразила я. – Сама знаешь. Все, что создали люди.

– Не все, что создали люди, далеко не все.

Я покачала головой. Я знала, что она права, но покачала головой. Это все не по-настоящему. Ее здесь нет.

– Что такое? – спросила она. – С тобой все в порядке?

– Что с тобой… – Это говорила не она, а Купец.

– Ничего.

– Тебе опять что-то мерещилось, – сказал он.