Виктор Бурцев - Пленных не брать!

– Во как! – подивился я. – Не знал. Крут Дрозд.

– Так уж и не знали? Ну, допустим. – Аркадий Борисович вскочил, походил кругами по комнате и продолжал: – А такого Букина Романа Павловича знаете?

– Ромка Букин? Служили вместе в танковых. Механик-водитель. Сейчас, кажется, в каких-то коммерческих структурах, я его года два не видел.

– А вы знаете, что Букин Роман Павлович убит позавчера вечером при невыясненных обстоятельствах у себя дома?

– Допрыгался, значит, Ромка. Ну, господь с ним. Я его предупреждал.

– О чем это? – прицепился следователь.

– Не ходи, говорил, Ромка, в коммерцию. Убьют. По-моему и вышло.

Следователь помолчал, катая по столу ярко-красную авторучку с торговой маркой кока-колы.

– Точно не видели его в последнее время?

– Говорю, года два не видел.

– Ну, допустим. А такого Мехтиева Гейдара Мухтаровича знаете?

– Бог миловал. Таких друзей не имею.

– А я про друзей не говорю. У означенного Мехтиева вы сегодня утром отняли крупную денежную сумму, а самого избили, так? Было?

– Было. А он первый полез. Оскорбил меня и вообще занимался спекуляцией.

– Врете. У него два свидетеля есть. Вы его ударили и потом еще ногами били, так? Повредили ребро, у меня справка медицинская есть. Знаете, что вам за это полагается?

– Да уж догадываюсь.

Чаю у него, что ли, попросить? Книжные каноны рекомендуют...

– Чайку у вас не будет? – спросил я.

– Чайку нету, – признался следователь и вздохнул. – Нету чайку. Зарплату задерживают, а уж про чай...

Мне почему-то сделалось неудобно.

– Да я так... И что мне инкриминируется, Аркадий Борисович?

– Да ничего, собственно, – огорошил он меня.

– То есть?

– Обычный административный арест, всё по закону. До трех месяцев.

– А били меня тоже по закону?

– Нет, били, надо думать, по почкам, – сказал следователь, проявив неожиданное чувство юмора.

Я знал этот анекдот, который он перефразировал, хотя его и запретили в свое время как профашистский. Еврея там били по морде, а не по паспорту.

– Шутите... И долго мне еще здесь сидеть?

– По закону – до трех месяцев, я ж сказал. Но я думаю, отпустят. Посидите дней пять, и отпустят восвояси. Этому... Мухтаровичу всё равно, а про остальных я вас с прашивал так... Постольку-поскольку. Работа. Так что идите, – он вызвал милиционера, – и впредь не грешите. Или хотя бы следов не оставляйте, так?

...Танки перли по черниговской земле, сворачивая аккуратные мазанки и плетни. Красивые, изящные машины «Т-80», а навстречу с украинской стороны шли точно такие же «Т-80», только с трезубами на броне. Мы к чертовой матери соскребли перед боем орлов и триколоры, нарисовали красные звезды, не поленились. Понаписали «На Киев!», «Спасай Россию» и всё такое прочее. Отцы-командиры посматривали косо, но не лезли. Самим, видать, хреново было.

Наш водитель Костик орал «Броня крепка». Во всех машинах, наверно, орали. Я вспомнил танковую атаку в «Обитаемом острове» Стругацких и нашел много общего. Блицкрегеры, мать нашу... Вот только танки у нас самые настоящие, боевые.

Потом появились хохляцкие вертушки, и наш танк получил свое одним из первых. ПТУРС сбил правую гусеницу, разнес катки, и мы полезли из люков, матерясь и вертя головами. Я малость оглох, а вот Костику досталось серьезнее – из ушей и носа текла кровь, и был он вроде как без сознания.

Наш лейтенант-москвич со странной фамилией Полиэглит сказал:

– Бля! Пошли назад, а то нас тут передавят на хрен, как клопов. Сейчас такое начнется! Не заметят ведь – ни наши, ни ихние. Намотают на гусеницы.

В дыму и копоти мы заспешили назад, таща Костика. Несколько раз мы его роняли, спотыкаясь на колдобинах, башкой стукали, но ему было всё равно, а нам и подавно.

Основная волна танков уже прошла, ее догоняли отдельные отставшие машины, да еще несколько горело после вертолетной атаки. Из некоторых вылезали черные фигурки, из большинства не выбрался никто.

– Бля буду, долбанут ядерным! Бля буду! – бормотал бегущий рядом со мной наводчик Лушкин, контрактник из Омска.

– Долбанут или нет – это еще неизвестно. От нее всё равно не убежишь. А вот чтобы свои не подавили, надо сматываться, – просипел я и полетел в траву, споткнувшись о какие-то дрова. Сильно ушиб коленку, но плакать над нею было некогда.

Когда мы оказались более или менее в тылу, Костик очухался и спросил:

– Убило кого?

– Типун тебе! – испугался Лушкин. – Кроме тебя, дурака, целы все.

– Короче, – сказал лейтенант, плюясь грязью. – Если не появятся ремонтники, медики или еще какие педики, посидим часок да и двинем дальше. Дезертирство не припишут, если надо – пусть идут проверяют, что там с танком.

Мы спрятались под старым перевернутым комбайном и закурили лейтенантский «Опал», Потом съели найденную в кармане у Лушкина пачку печенья и задремали. Спали часа четыре, а обнаружили нас ремонтники, которые тащили в тыл легко подраненные танки. Кто-то из них из скромности зашел отлить за укрывший нас комбайн и едва не обмочил лейтенанта, спавшего там, разинув рот.

– Танкисты, значит, – сказал толстый полковник, к которому нас привели. – Одни танкисты, мать их. Бегут и бегут. Сильно вас отгребали.

– Сильно, товарищ полковник, – согласился наш лейтенант. – А что слышно, наступление чем кончилось?

– Херней кончилось. – Полковник цыкнул зубом. – Херней началось, херней и кончилось. Стали.

– То есть как?

– Так и стали. Как бы перемирие, мать его. Наши боятся, что те тактическими ядерными грохнут, а те – что наши. Теперь кто первый грохнет, тот и победил.

И в этот момент как раз грохнуло.

Весь штабной лагерь раскидало к бениной маме. Учитывая, что был он в лощинке и вообще рвануло далеко, нам очень повезло. Вернее, мне и Лушкину. Костика, полковника и лейтенанта убило брошенным на палатку «Уралом» с кунгом-радиостанцией, а вот мы как-то выкрутились. Даже сознания не потеряли, только Лушкин руку вывихнул. А потом мы стали быстро-быстро драпать из зараженного района. Как нас мыли и чистили, вспоминать не хочется, как не хочется вспоминать и госпиталь, когда ждали: вот-вот сейчас начнется лучевая... Волосы полезут, глаза потекут... Поди ж ты, ничего. Не полезло и не потекло. Блевали, было, срали, как из брандспойта, но обошлось. Вовремя, видать, ломанулись, и лечили нас правильно, как надо. Пока лекарства имелись.

Лушкин лежал на соседней койке, рядом с летчиком-капитаном, которого в сутолоке сбил наш же противовоздушный комплекс «С-400». Катапультировавшемуся и поломавшему всё подряд летчику было совсем хреново, он матерился и стонал, а Лушкин тихонько радовался, что и жив остался, и какие-то денежки в виде компенсации по контракту получит... Он после войны мне письмо написал: что дочка родилась, что сам работает у китайцев на газопроводе и неплохо получает. Я написал кратенький ответ, и на этом переписка закончилась.