Александр Богданов - Русская фантастика – 2019. Том 1 [сборник litres]

И мы действительно ничего не помнили. А о войне, в которой участвовал весь мир, знали лишь то, что говорили нам наши офицеры, и полагали, что раз мы воюем не на стороне носорылых, значит, правда за нами.

Мы ничего не помнили из прошлой жизни. Кто из нас был студентом, кто слесарем, а кто – учителем? Кто из нас был с Севера, кто – с Восточных озер, а кто – из Южных степей? Что мы любили, чего хотели, о чем мечтали?

Каждому из нас перед блокировкой разрешили сохранить только одно личное воспоминание – выбрать из настоящих или придумать новое.

Я оставил себе день из детства, когда мы с младшим братом Максом купались в пруду на даче. Вода была теплой и затянутой ряской, надувной круг – старым и с потертыми красными полосами по бокам. Ничего в том дне не было особенного, кроме ощущения бесконечного лета, счастья и тепла.

Крепыш Вперед говорил, что он оставил себе воспоминание об одном из новогодних праздников в детстве. А Серфер – о том, как он первый раз сделал Бигвейв. Вот только он не знал, настоящее это воспоминание или придуманное.

– Я ощущаю вкус соли на губах, морской ветер в волосах и гребень волны под ногами. Я помню взгляды людей на пляже, когда я возвращаюсь с океана, с доской под мышкой; они смотрят на меня так, будто я – пришелец из другого мира.

– Брешешь, – фыркал Бабник каждый раз, когда слышал Серфера. – Как пить дать это воспоминание – фальшивое. Ну, не похож ты на серфера, хоть убей!

Бабника называли бабником потому, что на плече у него была татуировка женского лица. Но он не помнил, кто она, эта женщина. Мать, жена, сестра? А своим единственным довоенным воспоминанием он с нами не делился.

Серфер в ответ на слова Бабника только кривился.

– Да нет, наверняка это воспоминание – настоящее, – убеждал он потом себя и нас. – Я же чувствую привкус соли на губах!

Я молчал. В такие минуты меня охватывал страх, что солнечное лето на пруду – это тоже всего лишь выдумка. Я держался за беззубую улыбку Макса и повторял себе, что наверняка где-то там он есть на самом деле, мой младший брат.

Как обычно, я весь день пролежал – на вышке, со своей верной лазерной снайперкой. Мне полагалось страховать автоматику слежения; ее программа была настроена на боевую технику и обычное оружие, засекала вражеские самолеты или вооруженных людей куда раньше меня. Но она не замечала местных с кирпичами, которые разбивают камеры наблюдения, и бутылками с зажигательной смесью, которые поджигают склады с оружием и продовольствием.

Слепило солнце, в воздухе висела жаркая рябь. Я установил на прицел режим затемнения и устроился поудобнее.

На улице появилась Дурочка с ведрами. Воды в домах давно уже не было, поэтому местные ходили на чудом уцелевшую водокачку. Чудом, потому что носорылые так яростно обстреливали городок, пытаясь выбить нас отсюда, что разрушили едва не всю инфраструктуру.

Через окуляр я следил за девушкой в легком сарафанчике, с русыми волосами до пояса. Через несколько мгновений к ней подбежал лохматый парень в клетчатой рубашке и безразмерных брезентовых штанах.

Я прибавил звук в наушнике.

– Дурочка! Ты зачем такую тяжесть сама тащишь? – услышал я ласковый голос парня.

– Я ж не хрустальная! – засмеялась девушка. – Донесу!

– Ну уж нет. – Парень, улыбаясь, забрал у нее ведра.

Я смотрел за этой парочкой с непонятной мне самой жадностью. И не только за ними. Я наблюдал за всеми местными жителями, составляя из тех кусочков, что видел, мозаику их жизней.

Например, беззубая старуха, которую я называл про себя Старой Фурией, запомнилась мне с первого же дня. Мы тогда устанавливали проволочную ограду вокруг базы, и местные собрались неподалеку. Они не двигались и угрюмо смотрели на нас. И тут вперед вышла она, Старая Фурия, в повязанном на голову цветастом платке, с полупустой авоськой в руках, и бесстрашно поковыляла нам навстречу, не обращая внимание на вооруженных караульных. Подойдя поближе, она хорошенько размахнулась и обрушила авоську на оказавшегося ближе всех Бабника.

– Чтоб вы сдохли, ненавижу! Внучка моего… – шамкала она неразборчиво, снова и снова занося авоську. Бабник прикрывался, караульные, держа бабку на прицеле, растерянно переглядывались. Врага, оказывающего сопротивление, полагалось нейтрализовать – без сомнений и промедлений. Но – какой из нее враг?

И все равно полусумасшедшую бабку пристрелили бы, но Старая Фурия внезапно прекратила размахивать своей авоськой, тяжело опустилась в дорожную пыль – и вдруг заплакала, тоненько и горько. А мы – мы тогда просто сбежали, оставив ограду недоделанной.

Старую Фурию я видел регулярно. Каждый раз, когда прилетал самолет с продовольствием, она все так же решительно, как в самый первый день, ковыляла к складу, куда наши ребята сгружали ящики, – и требовательно протягивала руку. Отказать ей не хватало духу никому из нас – как и спросить, как она собирается жевать сухпаек, если у нее давно нет зубов. Даже лейтенант, однажды увидевший эту сцену, промолчал – хотя он и был любитель поорать, каких мало. А Старая Фурия спокойно клала паек в свою вытянутую авоську – и снова протягивала руку – за новым.

Этими выпрошенными пайками старуха подкармливала местных детишек. Те в ответ дарили ей браслетики и бусики, которые мастерили из пустых гильз и осколков снарядов. Последнее время приближение старухи можно было определить по звуку – браслеты и бусы из гильз позвякивали, ударяясь друг о друга, когда она шла.

А еще Старая Фурия подкармливала Дурочку; я определил это по тому, что однажды увидел, как Дурочка ест брикет из нашего пайка. Она шла по улице и жевала – медленно, явно наслаждаясь каждым кусочком. Но не доела, оставила половину.

Позже эту половину она отдала парню в клетчатой рубашке – она постоянно так делала. Тот, в свою очередь, постоянно приносил ей книги, а иногда – клубни нарытой где-то картошки, и тогда они устраивали пир – пекли ее на костре, уходя подальше от городских улиц.

Испытывая чувство вины за то, что подслушиваю и подглядываю, я тем не менее всегда прибавлял звук наушника – и ловил их тихие разговоры.

– Ты зачем так рисковал? – ласково выговаривала девушка, принимая очередную книгу. – Зачем снова лез в эти развалины? А вдруг обвалится и придавит тебя?

– Ничего со мной не случится, не бойся, – отвечал парень. – Да и вообще, для тебя я не только в разрушенный дом – я в огонь полезу.

А однажды он принес девушке букет пырея и пыльного хвоща и сплетенное из проволоки колечко.

– Выходи за меня замуж, – безмятежно предложил он – как будто звал погулять.

– Замуж? – с улыбкой покачала головой девушка. – Дурачок! Какая же свадьба, когда война? Вот когда она закончится, когда опять будет нормальная жизнь…