Александр Богданов - Русская фантастика – 2019. Том 1 [сборник litres]

– Двухмерный! – высокомерно обращался он ко мне. – Ниц пади! Ты послужишь мне фундаментом.

А я почему-то был маленьким и казался еще более плоским, чем обычно. Хотя – куда уж больше… А главное – рядом не было Окружности, и, может быть, поэтому я чувствовал себя совсем неуютно. Хотелось возразить, закричать, но я лишь падал ниц, сливаясь с клетчатым листом. Я не был больше Ромбом! Становился неполноценным – полуфабрикатом, запчастью! Ромбоэдр – так звали Трехмерного – называл меня своей гранью…

Я проснулся бледный, как бумага, и уже чувствовал себя наполовину фундаментом.

Так вот, значит, что нас ждет…

Мне необходимо было поговорить с кем-нибудь. Но кто сможет дать ответ на мои вопросы? Окружающие фигуры толком ничего не знают о сущности Трехмерных.

Впервые в жизни я осмелился обратиться к Начертателю. И он просветил меня!

– Глупый трусливый Плоский! Не дрожи. Объемные – не монстры и не злодеи. Они – тоже часть Геометрии. Сущность Объемного определяется Третьей осью судьбы. Она открывает им путь в Пространство.

– А я могу выйти в Пространство? Не обращусь в ничто? – робко спросил я, не будучи уверенным, что понял все правильно.

Начертатель засмеялся.

– Зависит от тебя. Ты можешь раствориться в теле Объемного. А можешь нарастить свои собственные грани…

– Дорогой, с кем ты разговариваешь?

Это проснулась моя жена.

– Любимая, я тут подумал: наверное, ты права. Что мы знаем о них…

– Так мы остаемся? – обрадовалась она.

– Пока – да.

На этом можно было бы закончить повествование. Неизменно по синусоиде движется время, отмеряя фазы и периоды. У нас растет сын – Круг, – а я все так же решаю задачи. И есть лишь две вещи, неизменно изумляющие меня: недосягаемая аппликата над нами и математический закон внутри нас. Хотя все чаще я задаюсь вопросом: так ли уж она недосягаема?

– Милый, кажется, там говорилось про звездное небо.

Это моя жена. Материнство подействовало на нее благотворно. Она уже не та тоненькая девочка, невесомая и прозрачная. Формы ее округлились, стали пышными, она превратилась в настоящую… настоящую…

– Сфера! Привет, дорогая!

– Трапеция, здравствуй! Хорошо выглядишь!

Да, представьте себе. Сфера. Теперь ей принадлежат все точки пространства, равноудаленные от условного центра…

Кстати, наша угловатая тоже вышла замуж. Теперь она – основание Призмы. Других отговаривала, а сама-то! Но у нее-то хоть муж Объемный, не испытывающий комплекса неполноценности. Что бы придумать мне?

Как меняется мир! Друзья, которые совсем недавно строго придерживались своих параметров, словно стыдятся былой двухмерности. Треугольник занялся бизнесом – Пирамиду создает. Квадрат тоже строит что-то фундаментальное. В кубе фундаментальное. Даже моя собственная жена приобрела поверхность! Того и гляди, ребенок вырастет и шаром заделается! Нет, я не могу лежать параллельно плоскости! Но что ж теперь, становиться гранью дрожащей?

В отчаянии поднимаю взгляд на Аппликату, лучом уходящую в космос. А ведь сколько на небе звездных фигур! Что там моя жена говорила?

С интересом рассматриваю темный, в серебряных точках купол и радостно обнаруживаю… Ромб. Дельфин? Да. А вот еще один! Дева? Конечно. И еще! Да это Волопас с белым Арктуром на одной из вершин.

Звездная карта! Как я раньше не сообразил! Ведь можно оставаться собой, но при этом быть неизмеримо более значимым!

В волнении набираю телефонный номер. Гудок… Снова гудок…

– Алло! Кафедра астрономии? Пригласите, пожалуйста, картографа… Здравствуйте! С вами говорит Ромб…

Я чувствовал… Нет, к чему обманываться? Я знал, знал наверняка, как мало что знаю на свете. Я знал, что Рыбака больше нет с нами. За окном моросило, внизу, на улицах, клубился смог. Я тяжело затянулся и бросил с балюстрады сигарный окурок. Проследил, как пикировала красная точка, как врезалась в грязно-туманную пелену, как растворилась в ней.

Закрыл высокое витражное окно, натянул перчатки. Чертовски неприятно, но приходится выходить в эту сизую мреть – иначе, кто знает, может быть, следом за Рыбаком не станет и меня.

В лифте встретил Софью. Она смотрела на меня жадным взглядом – ждала только моего слова, жеста, взгляда в ответ. Нет, к чему? Когда-то мы с ней… Впрочем, потом она… А еще до этого я… А еще до этого опять же она… С улыбкой напомнил ей переиначенные мною строки одного знакомого гусарского корнета:

– Когда ты уходила прочь, в тебя ботинком засандалил. Была без радостей любовь – разлука будет без печали.

Фыркнула. Демонстративно отвернулась, стала рыться в сумочке. Думал, достанет сейчас пистолет и вжарит прямо здесь, чего уж там. Нет, достала пудреницу и начала наводить марафет. Но нет-нет да и бросала на меня возмущенный взгляд бездонно-синих глаз. Пройдено, Софочка. Пройдено и забыто.

Ажурная решетка лифтовой двери с приятным звоном открылась.

В лифтовую кабинку хлынула музыка, хлынул режущий глаза свет, хлынуло разнузданное веселье и дикая человечья тоска. В холле гуляли. Нелепый карнавал затянул даже респектабельных жильцов – толстый стальной магнат отплясывал джигу на столе, золотая цепочка на жилете бросала отблески в разные стороны; стройная и обычно тихая вдова железнодорожного короля собирала в канат сиртаки каких-то мальчишек: то ли лицеистов, то ли студентов-первогодков.

Я вышел на улицу, поднял ворот пальто, поглубже нахлобучил шляпу. Осталось только двое из тех, к кому я мог пойти: Каменщик и Рифмач. Лучше бы, конечно, к Рифмачу – недаром из всего культурного багажа тысячелетий я давеча вспоминал строки именно его потомка.

Но где же его найдешь? Бродит, как всегда, в своей фейной стране, и когда тебе надо – можно растрясти внутренности во всех поездах мира и не найти его. Вот если тебе не надо, тогда конечно. Тогда в любом трамвае, в любой подземке он вынырнет из толпы, декламируя, в руках фляга с вином.

До городской тюрьмы всего несколько кварталов – но пальто собрало в себя, кажется, почти всю влагу этого нового Рима, нового Вавилона. Почти – потому что остальное собрала шляпа.

Снимаю, бросаю прямо на пол, к каминному пламени.

– Что надо? – неприветливо встречает меня Каменщик.

– Да-да, я тоже рад тебя видеть, дружище, – улыбаюсь я. Протягиваю руки – не к нему, к огню. От одежды валит густой пар, хозяин кабинета неодобрительно качает головой:

– Ты все так же бесцеремонен. Пользуешься тем, что директор тюрьмы несвободнее последнего из своих заключенных.

– Да, пользуюсь. Ты знаешь, что нас осталось на одного меньше?

– А ты знаешь, что этих самых «нас» давно не существует? – парирует по старой привычке, вопросом на вопрос, Каменщик.