Дэвид Ллевеллин - Обретённая память

— И интересно, думаешь ли ты о нас, — продолжал Оуэн. — Я имею в виду, кроме еды, ясное дело. И есть ли у тебя любимчик.

Дженет посмотрела на него, её глубоко посаженные глаза посверкивали из тени крошечными далёкими вспышками света, почти затерянные среди неровных, звериных черт её лица.

— Держу пари, твой любимчик — я, — сказал Оуэн. — По количеству времени, которое я здесь трачу. Наши маленькие беседы. Ну, то есть это я говорю, а ты, кажется, просто сидишь здесь и хрюкаешь, но это нормально.

Оуэн потопал ногами и тихо засмеялся. Иногда, когда он был внизу, в подвалах, как будто видел себя со стороны, и всё происходящее казалось ему на редкость глупым. Конечно, это и было глупо, и тем не менее в этом было что-то странно успокаивающее. Некоторые люди платят деньги за психотерапию. У Оуэна была Дженет.

Когда Джек вошёл в конференц-зал, Майкл проснулся. Он сел на надувном матраце, зевнул и потёр глаза руками.

— Я всё ещё здесь, — с улыбкой сказал он.

— Ага, — ответил Джек. — Ты всё ещё здесь.

Майкл огляделся по сторонам и перевёл взгляд на Джека.

— Интересно, сколько ещё это продлится, — сказал он. — В первый раз это продолжалось всего пять минут. В следующий раз — несколько часов. Сколько времени я провёл здесь?

Джек посмотрел на часы.

— Чуть больше трёх часов, — сказал он. — Уже довольно поздно.

Майкл нахмурился.

— Правда? — спросил он. — Я не знал, который час. У вас совсем нет окон.

— Нет, — мягко засмеялся Джек. — Нам не положено.

Повисло долгое молчание, молчание, которое, как подумалось Майклу, почему-то отнюдь не казалось неловким двум незнакомым людям.

— Итак, — сказал Джек. — Ты голоден? Хочешь пить? Тебе что-нибудь принести?

— Нет, — ответил Майкл. — Всё в порядке. Меня всё ещё немного тошнит. Это то… та штука . Когда это происходит. От этого я всегда чувствую себя немного нехорошо.

Джек кивнул.

— Хочешь чем-нибудь заняться? — поинтересовался он. — Может быть, посмотреть несколько телепередач двадцать первого века? Я имею в виду… Это не так уж здорово. В основном повторы и танцующие знаменитости. И шоу талантов.

— Нет, — сказал Майкл. — Всё в порядке. — Он замолчал, а потом поднял взгляд на Джека, и его лицо озарилось какой-то идеей. — На самом деле, я тут подумал. Может быть, вы могли бы вывести меня наружу?

— Не знаю… — протянул Джек. — Может, было бы лучше, если бы…

— О, пожалуйста, — взмолился Майкл. — Вы сказали, что мы в Кардиффе. Я бы хотел увидеть, как он выглядит. Я имею в виду, сейчас.

— Ладно, — сказал Джек. — Ты выиграл. Только никуда не убегай. И лучше подготовься к тому, что будешь немного шокирован.

Десять минут спустя Джек и Майкл стояли на платформе у основания водяной башни.

— Это безопасно? — спросил Майкл.

— О, да, — лаконично отозвался Джек. — Нам бы никогда не позволили иметь ничего подобного, если бы оно не прошло всех этих… знаешь… строгих… э-э…

Платформа начала подниматься над Хабом.

— Строгих чего? — спросил Майкл.

— О, сам знаешь, — ответил Джек. — Что-то там со здоровьем и безопасностью.

Майкл встал немного ближе к Джеку и немного дальше от края платформы, когда они проходили сквозь потолок Хаба, и несколько секунд спустя они обнаружили, что стоят перед центром «Миллениум».

— Где мы? — спросил Майкл.

— Майкл Беллини… — сказал Джек. — Добро пожаловать в Кардифф.

Майкл задрал голову и посмотрел на огромный стальной купол концертного зала. Ходя вокруг основания водяной башни, он видел ряд уличных фонарей вдоль исчезающей вдалеке Ллойд-Джордж-авеню и множество ресторанов на другом конце площади. Когда он обошёл полный круг, он увидел отражающиеся в морской воде огни дамбы и освещённый прожекторами фасад Здания оконечности пирса.

— Я дома, — сказал он, посмеиваясь про себя. — Это ведь Тигровая бухта, правда?

Джек кивнул.

— Всё верно, — сказал он. — Ты дома. Давай я покажу тебе окрестности.

Йанто не был похож сам на себя. Гвен никогда раньше не видела его таким. Его стоицизм, фирменная непроницаемость Йанто Джонса удивительным образом испарились.

Она постучала костяшками пальцев по дверям кабинета Джека, и Йанто поднял голову.

— Готова заплатить пенни за то, о чём ты думаешь, — сказала Гвен.

— Скряга, — отозвался Йанто. — Никогда не слышала об инфляции? Мысли нынче стóят немного дороже.

— Ладно, — сказала Гвен. — Тогда пинта в местном пабе завтра за твои мысли?

Йанто улыбнулся.

— Это больше похоже на правду.

— Итак?.. — спросила Гвен. — О чём ты думаешь?

— Ни о чём, — ответил Йанто. — Просто о сегодняшней ночи.

Гвен поняла его. Для тихой воскресной ночи и по сравнению с некоторыми воскресеньями она и была спокойной, последние несколько часов выдались эмоциональными, но для неё — не такими уж неприятными. Она совсем забыла о ссоре в мебельном магазине и теперь думала о доме и о Рисе.

— Джек рассказал тебе что-нибудь? — спросила Гвен. — Я имею в виду, про Майкла?

Йанто кивнул.

— Как только ты начинаешь думать, что знаешь его…

— Я понимаю. Расскажи мне об этом.

Гвен улыбнулась, но против своего желания она ощутила укол ревности из-за того, что Джек открылся для Йанто, но не для неё. Разве не было таких времён, не так уж давно, когда они делили подобные вещи между собой? Разве они не были по-прежнему близки?

Отсутствие Джека напрягло всю команду, оно всё изменило, в этом не было никаких сомнений, и сегодняшний вечер акцентировал на этом внимание. Иногда Джек казался коробкой, полной тайн, и каждый раз, когда новая коробка открывалась, в ней оказывалась другая, как в матрёшке, где в каждой кукле прячется ещё одна, поменьше.

Некоторое время Оуэн молчал. Маловероятно было, что кто-нибудь потревожит его, пока он здесь, и это давало ему время спокойно подумать, ни на что не отвлекаясь. Он думал о людях, с которыми подружился в больнице; о людях, которых он теперь видел очень редко. В юности он был уверен, что он знает этих людей — других врачей-стажёров, своих коллег, — на всю оставшуюся жизнь. Конечно, он виделся с ними и тогда, и сейчас — было сложно не встречаться с ними в городе такого размера, как Кардифф, — но у них находилось мало тем для разговоров. Он говорил им, что работает над исследовательским проектом, но специально выражался достаточно туманно.

Он представил, что, если бы он рассказал им, чем занимается изо дня в день, они, наверно, сочли бы его сумасшедшим; но даже если бы они поверили ему, он подумал, что, может быть, они бы его пожалели. Они никогда не смогли бы понять ту часть его, которая любила всё это, которая преуспевала в этом. Они никогда не поняли бы его мотивов и оснований, и они уж точно не поняли бы, почему он их жалеет.