Рита Агеева - Рикошет сна [СИ]

«Не думай больше об этом, не думай!» — мысленно кричу я себе. — «Думай лучше о нежнейшем, насквозь пропитанном сливочным маслом картофельном пюре, которое долго взбивали блендером! О пюре с соленым огурцом, квашеной капустой и сосисками с сырной начинкой!»

У меня нет сил встать с кровати и пойти в ресторан — а есть хочется нестерпимо. Сил нет даже позвать кого-нибудь. О том, чтобы взять в руки смартфон, и речи быть не может — я просто не попаду по клавишам.

— Давай я сбегаю в ресторан и привезу тебе еду, — раздается деликатное мяуканье Грабабайта с подоконника. Кот все еще перебинтован посередине, как сверток с подарком — но уже копытом топчет, рвется в бой.

— Как ты ее принесешь? — едва слышно ухмыльнулась я. — На спине, как грузовой слон?

— Нет, — с энтузиазмом возражает Байт, — я впрягусь в тележечку, которую официанты возят, и доставлю тебе ланч из трех блюд. Попрошу, чтобы мне по-быстренькому смастерили пилотку из салфетки, и она будет мне взамен поварского колпака…

Ах да, уже ланч. После ответственных заданий я всегда сплю особенно долго.

Я слабо отмахиваюсь — не нужны мне такие инвалидные геройства с его стороны. Граба же никогда тягловым животным не был, он в повороты не впишется, он всю «тележечку» на клумбу перевернет, он… Да и в конце концов, как он вообще на подоконник забрался, если он еще шесть часов назад на обоженную лапу наступить не мог? Я утомленно закрываю глаза.

Хоть я и не сплю, Та Сторона просверкивает перед моими глазами. Проворачивает образы и сюжеты прямо на фоне ощущения моей руки, сжавшей уголок подушки. Я где-то между Тут и Там, я черно-белая пиксельная картинка без плавных линий и полутонов.

Вдруг дверь ревет, как пациент, которому пришлось усесться в кресло безалаберного стоматолога — врач не выдержал время действия анестезии и впился в десну раньше, чем та онемела.

На пороге стоит Вильгельм. И та самая «тележечка», в которую намеревался впрячься Граба.

Чувствуя себя вполне по-хозяйски, ментор заходит, пододвигает ко мне тележку и плюхается на мою кровать.

— Извини. Я не учел возможных смещений под воздействием карнавалентного поля. То, как ты страдаешь сейчас — это должно было быть моими ощущениями после применения индикатора лжи. Они перескочили на тебя, пока мы висели в промежуточном слое.

Я беру сосиску рукой, обмакиваю в картофельное пюре и откусываю. Мне не до манер. Вильгельм, нимало не стесняясь, ухватывает с моей тарелки ломтик огурца и повторяет с ним ту же процедуру — сначала в облако пышного пюре, потом в рот. Себе, не мне.

Байт шипит и замахивается на него лапой с выпущенными когтями:

— Не воруй! Она устала и голодная!

Вильгельм посылает котику в макушку свинцовый заряд из своих бесчувственных глаз и повторяет операцию с ломтиком помидора.

— Как мы ему скажем? — спрашиваю я.

— Ну как ты сама думаешь? — по тому, как напряглись плечи Вильгельма, я понимаю, что сейчас зайдет разговор о неудобной для него теме. — Давай я сначала попробую объяснить свою позицию тебе, и ты мне скажешь, насколько убедительно она звучит.

Я согласно мычу через картошку.

— Работать охранником в заведениях наподобие подземного дворца Фарейда — самая скучная профессия на свете. Ты не представляешь, как это невыносимо — всю ночь шагать туда-сюда по коридорам, в которых ничего никогда не случается. Я ощущал, что меня наказали больше, чем заслуженно запертых в тюрьму заключенных. Заключенные находятся в перманентно пассивной позиции — государство оплачивает их существование, дает им работу и занятия, заботится о них, как строгие родители о непослушных детях. Я же застрял в промежуточном положении, оказался ак же заперт в тех сумрачных подземных стенах, как и заключенные. Так же мог выйти оттуда только тогда, когда получал на то разрешение начальства. Но я не могупозволить себе расслабиться так, как они — я постоянно вынужден был сохранять бдительность, нести ответственность и следить. Следить за тем, чего не происходит.

Грабабайт заслушался так, что его аккуратная нижняя челюсть с зубками-иголочками плывет вниз.

— Я сходил с ума. Мне нужно было движение, азарт, игра с высокими ставками… И еще этот автомат на боку болтался… Тебе повезло: нож в невидимом кармане реальности совсем не то же самое, что железная тяжесть на боку. Про ботинки я вообще молчу. На униформе экономили, как могли. Одежда была еще терпимой — но обувь… Колодку как будто для деревянной марионетки выпиливали, не думая об анатомии стопы и о том, как каждая ее точка проецируется на органы тела. От того, что черствая беспардонная подошва шаг за шагом давила на деликатные точки, начинали болеть то почки, то позвоночник. Невыносимо, — ментора передернуло. — Фаревд, как и большинство баснословных богачей, в быту оборачивается великим жадиной — особенно по отношению к своим же подчиненным.

— Понимаю, — сглатываю я. — Тебе хотелось деятельности. Из-за заточения в пустоте, где ничего не происходило, у тебя начисто атрофировались все ориентиры, и ты видел вокруг себя одну лишь темноту. Задание убить незнакомого человека давало тебе шанс и размяться, и проявить себя, и — насколько я могу догадываться — получить повышение или поощрение.

— Нет, тут даже не в поощрении было дело, — мотает головой Вильгельм. — Все наши были готовы удавиться за возможность оказаться в водовороте действия. Нам было все равно, по кому стрелять — по чужим ли, по своим ли — лишь бы не перетаптываться с ноги на ногу. И, поверь, те, кто расстались с жизнью по вине своих же напарников, ничуть их в этом не обвиняли и не злились на них.

— Верю, — снова сглатываю я. — Но в любом случае нам надо будет обоим поговорить с Арчи.

— Если что, то не забывай: задание уничтожить Коарга дал тебе тоже я! — напоминает ментор и поднимается с моего одеяла.

Я лениво доедаю картошку — мягкую, как облако, и пухлую, как перина. Проваливаюсь в глухой сон под плавящими лучами полуденного солнца — и просыпаюсь от звуков колыбельной.

— Баю-баюшки-баю! Спи, а то тебя прибью! — ласково мурлычет Грабабайт, лежа на животе н полу в комнате и перекатывая здоровой лапой свою игрушечную мышь. Так он укладывает ее спать, предварительно покормив манным пудингом. Мышь с измазанной мордочкой терпит все, стоически закатив пластмассовые глаза.

Я поднимаюсь с постели и сажусь на подоконник, свесив ноги наружу. Мне сейчас необходимо это ощущение пропасти — высоты, которая разверлась под тобой и ты можешь туда в любую секунду рухнуть. Как одна из звезд, которые лениво плюхаются в море. Как луч лунного света, который пронзает толщу воды своим серебряным щупальцем и ловит энергетический планктон. Как созревший плод, который шмякается с ветки на аллею сада, внезапно перервав пуповину, связующую его с деревом.