Дмитрий Силлов - Закон якудзы [litres]

– Лучше в шею, – сказал наконец ктулху.

– Что в шею? – не понял я, слегка напрягаясь.

– Ну, я тебе в шею вопьюсь, с литр крови откачаю и потом ему перелью.

– Ты ж вроде говорил насчет поллитра, – заметил я.

– Мало ли что я говорил, – пожал плечами мутант. – Это я так, на глазок прикидывал. Сейчас же как следует подумал и понял, что столько будет в самый раз. Ты жилистый, быстро восстановишься. А другу твоему этот литр кровушки сейчас ох как нужен. Потому запрокидывай голову, я сейчас к сонным артериям присосусь. И чтоб ты мне коленом по причиндалам со страху не заехал, я лучше сзади подойду. Но ты не бойся, больно не будет.

И это я тоже иной раз говорю, когда точно знаю, что больно будет обязательно. И люди всегда верят, надеются, что не обманул. Наивные создания…

Впрочем, я тоже сейчас надеялся, что перед тем, как вскрывать мои артерии, Хащщ вспрыснет под кожу чего-нибудь анестезирующего, и что когда в Зоне ктулху выпивает человека, тот орёт больше от страха, чем от мучений.

Я сразу заподозрил неладное, когда по моей шее поползли холодные, скользкие щупальца. Мерзкое донельзя ощущение. Но я терпел. Чего не сделаешь ради друга?

А потом мою шею пронзила настолько адская боль, что я взвыл рефлекторно. Но крика не получилось. За мгновение до моего вопля щупальца мутанта стиснули мое горло с такой силой, что ни вздохнуть, ни заорать, ни дернуться как следует. Хотя что тут дергаться-то? Не зря Хащщ сзади подошел и сейчас элементарно меня убивает. Как я раньше-то не понял? Сейчас меня выпьет, нажрется, Савельевым закусит, заберет наш хабар – и свалит в туман, сволочь!

Я, конечно, попытался выдернуть «Бритву» из ножен, но ничего не вышло. Мутант с нечеловеческой силой схватил меня за запястья и сдавил. Всё. Руки словно в тисках. Человекообразные муты всегда сильнее человека. А ктулху – самый мощный из них. Так что финиш, отдергался Снайпер. Виктора только жалко, осталась его дочка не только без мамки, но и без отца…

Под такие вот грустные мысли почувствовал я, что отъезжаю, словно в мягкую вату проваливаюсь. Нормальная тема при обильной кровопотере. Сейчас холодно станет, и всё. Грустный и ни фига ни разу не героический финал затянувшейся саги о Снайпере…

Но отъехать мне не дали.

Внезапно скользкая удавка на моей шее разжалась, тиски пропали с запястий, и я рухнул на влажную землю. На этот раз ничем особо не приложился, только башка ткнулась в слежавшуюся опавшую листву, словно тыква в матрас, – мягко, почти без встряски. После чего я, лежа на боку, имел сомнительное удовольствие безучастно смотреть на такую картину: Хащщ окровавленными щупальцами припадает к раненой руке Виктора, после чего шея мутанта начинает раздуваться и опадать, словно резиновый насос, качающий жидкость в резервуар.

Перекачка закончилась быстро. Ктулху отлепился от руки Японца – и тут щупальца мутанта вдруг разделились. Одна половина вновь прилипла к ране Савельева, а вторая легла на лапу самого мутанта. И вновь пошло качалово, при этом шея мутанта стала багровой от напряжения.

«Теперь не из желудка, а из своей вены напрямую в Виктора кровь переливает, – пришла вялая мысль. – Как и обещал. Значит, не сволочь. Зря я о нем так плохо подумал».

Шея мутанта меж тем постепенно бледнела. Видать, и на нем кровопотеря сказалась. Когда Хащщ от руки Японца отлепился и повернулся ко мне, вид у него был, конечно, жуткий. С бледной морды безжизненно свисали книзу ротовые щупальца, обильно перемазанные кровью.

– Жить будет, – сказал ктулху. – А вот я – вряд ли, если не пожру. Пошел я, короче. Поохочусь. Надеюсь, что в этом лесу хотя бы зайцы водятся. Ты тоже похавай, а то реально можешь кони двинуть от усталости и кровопотери. А Японец пусть поваляется. Ему надо. Он всё еще в отключке, но сейчас у него самое что ни на есть восстановление пойдет. Не трогай его, пока не вернусь.

И ушел, предварительно пнув рюкзак в мою сторону. Хороший друг, ничего не скажешь. Заботливый.

Превозмогая слабость, я сел, прислонившись спиной к дереву, подтянул к себе рюкзак, показавшийся неожиданно тяжелым. Хащщ был прав, ослабел я изрядно. И от кровопотери, и от того, что уже забыл, когда отдыхал. Но отдых подождет. Сейчас главное – озместить потерю крови.

Никогда еще консервированная тушенка не казалась мне такой вкусной! Я ее прям с ножа ел, вместе с жиром, ошметками шкуры и хрящами, которые обычно стараюсь не употреблять. Прямо скажем, хреновую тушенку подсунул бармен, но мне сейчас и такая была в радость. Уплетал за милую душу. Две банки схомячил, выпил флягу воды – и тут же отрубился. Ничего поделать не смог, организм просто выключился, словно напрочь севший аккумулятор. Бац – и всё. Будто свет потушили, и я разом провалился в темноту, бездонную, словно самый глубокий омут Припяти…

Очнулся я от того, что кто-то бесцеремонно тряс меня за плечо. Не люблю я такого обращения, поэтому, не разобравшись, сунул спросонья кулаком в надоедливое расплывчатое рыло.

И попал. Только не обрадовался. Кулак взорвался тупой болью, будто я в стену ударил, что очень поспособствовало моему мгновенному пробуждению.

Первое, что я увидел, была нависшая надо мной довольная, землисто-красная харя Хащща. От былой бледности не осталось и следа. У ктулху даже щеки слегка раздулись, не говоря уж про ротовые щупальца, плотные с виду, наполненные, будто резиновые.

– Хорош дрыхнуть, сталкер! – прошамкал Хащщ – значительно утолщившиеся щупальца слегка мешали ему говорить. – Есть новости.

– Я уже заметил, – буркнул я, потирая ушибленную руку. – Например, я только что чуть все пальцы не переломал.

– За кулак свой не обессудь, – пожал плечами ктулху. – Это меня дедушка научил под удар лоб подставлять, рефлекторно получилось.

– Продвинутый у тебя был дед, как я погляжу, – поморщился я. – Не удивлюсь, если он тебя также научил боксировать в тяжелом весе, пить «Кровавую Мери» и, надев смокинг, перчатки и лакированные туфли, галантно ухлестывать за аппетитными дамами.

– Длинно ты загнул, – уважительно произнес Хащщ. – Я столько букв зараз только матом выговорить смогу.

– Давай ближе к делу, – сказал я. – Ты какого хрена меня разбудил? О дедушке поговорить?

– Не-а, не о нем, – мотнул головой ктулху. – Я тут вот чего нашел.

И потянул что-то лапой из высокой травы.

В поле моего зрения вплыло желтое, сморщенное, иссохшее лицо мумии, со лба которой наполовину отвалился и повис пересушенный клок кожи величиной с ладонь. Однако, несмотря на всё это, можно было понять, что при жизни мумия была азиатом, который носил черный свободный костюм, сейчас порванный во многих местах и едва прикрывавший костлявое тело.