Влад Поляков - Осколок империи [litres]

И последний аспект, приземленный, но от него никуда не деться. Если кто скажет, что в СССР материальные ценности не играют никакой роли – он либо обычный глупец, либо фанатик. Кстати, последнее гораздо хуже, нежели первый вариант. Деньги в СССР играли не менее важную роль, чем в других, не охваченных большевистской заразой странах. Только пользоваться «золотым ключиком» стоило с осторожностью и выборочно. К тому же дензнаки советской принадлежности среди партийной прослойки и вообще людей, обладающих какой-никакой властью, ценились на порядок ниже, чем валюта и золото с драгоценностями. Оно и понятно – случись что, не с советскими же дензнаками бежать будут!

Денежные захоронки Лабирский сдал легко и непринужденно. Всего их было две: малая у него на квартире, куда я соваться даже не собирался, и основная за пределами оной. Понимал, морда, что в случае чего не будет у него возможности покопаться в закромах своей квартиры или вообще в тех местах, где его присутствие могут предсказать. Поэтому и поступил весьма разумно, простейшим образом зарыв своеобразный клад в пригороде Москвы. Деньги, золото, оружие с парой комплектов документов. Все по-взрослому, понимал, что жизнь штука переменчивая.

Собственных и неизвестных прочим информаторов у чекиста почти не было. Так, мелочь обычная, для меня интереса почти не представляющая. Хотя за неимением гербовой пишут и на клозетной! Начальник германского генштаба фон Мольтке так и вовсе говорил, что отбросов нет – есть лишь резервы. И с таким авторитетным мнением сложно было не согласиться.

А вот про своих дружков Мелинсонов мой пленник выдавал информацию с трудом. Пришлось малость стимулировать его то кислотой, то острым ножиком. Так, чтобы не юлил, когда не надо, да и вообще бросил это гиблое для себя дело.

Привычки, адреса, особенности характера и мышления, круг друзей и знакомых: я записывал все могущие пригодиться сведения. Сейчас просто записывал – подробный анализ начнется потом, в куда более приличной обстановке, чем этот ставший пыточным застенком подвал.

Компромат на коллег-чекистов. Тут я чуть было не оказался в полном пролете. Хотя рассчитывал на многое, но прозвучало одно очень даже знакомое имя. Руцис! Оказалось, что этот мой знакомец гнусно прославился в чекистской среде тем, что давно и жадно собирал компромат на всех и каждого, не брезгуя ничем. Потому и трогать его откровенно опасались – никто не знал, что именно хранится в закромах у старого упыря. Затронешь его интересы… А потом вдруг р-раз, да и появится папочка, лично тебе, твоим скрытым от посторонних глаз грешкам посвященная. И не просто слова, а с доказательствами!

Ай да Руцис, ай да сучий сын! Я искренне порадовался по поводу ушлости и изворотливости знакомца, а еще больше по поводу того, что весь этот компромат вполне может стать моим. Впрочем, почему это вдруг «может»? Он должен стать моим, и это не обсуждается! Все равно Руцис лишний на этой земле уже как минимум полтора десятка лет, а то и больше.

Размечтавшись, я чуть было не совершил ошибку: утратил сосредоточенность, и очередное откровение Лабирского чуть было не пролетело мимо моих ушей. А откровение, представляющее собой одну из случайно узнанных им тайн, касалось весьма небезразличной мне темы, связанной с белой эмиграцией в Европе.

– А вот с этого момента еще раз и поподробнее! – приказал я чекисту, тут же уточнив: – Как я понимаю, ты из-за своего пристрастия к красивым женщинам случайно завел разговор о красавице и известной певице Надежде Плевицкой, а оказалось, что она…

– Она работает на нас, на ОГПУ, – не то простонал, не то прошелестел чекист. – Вербанули на желании еще большей славы. Тесно ей в эмигрантской среде, нету того размаха, к которому привыкла здесь. Обещали почетное возвращение, славу, сравнимую с Шаляпиным, деньги, поклонников.

– И дали бы?

– А нам как скажут, так мы и делаем. – попытался было огрызнуться Лабирский. – Сама она для нас пустое место, а вот ее муж – это другое. Фигура! Сам генерал Скоблин! Последний командир этих чертовых «корниловцев»… Ненавижу!!

Верю. Корниловской дивизии, равно как и Марковской с Дроздовской красные боялись до острых кишечных судорог. Эти отборные войска Белой гвардии способны были воевать при силах десять к одному не в их пользу и не чувствовать от этого особых неудобств. Полное презрение к смерти, но при этом никакого неразумного риска. Те же корниловцы считали своей целью не умереть за Родину, а убить во имя России как можно больше краснопузых. И самим по возможности уцелеть. Чтобы было кому и дальше продолжать столь полезное дело.

Их последний командир – генерал-майор Скоблин Николай Владимирович, самый молодой из дивизионных командиров в Белой гвардии. Личность известная, пользующаяся большим авторитетом среди эмиграции в целом и среди членов РОВС (Русского общевоинского союза) в частности. А РОВС – это по сути та самая Белая гвардия в эмиграции, отнюдь не оставившая цели сокрушить красного монстра и вернуть себе Россию истинную, великую и могучую.

И вдруг узнать, что жена столь видного военачальника работает на чекистов… Это и впрямь очень, очень опасно. Особенно учитывая прошлогоднее убийство чекистами лидера РОВС, генерала от инфантерии Кутепова Александра Павловича. Неужели…

– Говори, скотина краснопузая. Какая цель вербовки? – Для того чтобы взбодрить и повысить желание говорить, я взял в руки ножницы и пару раз щелкнул ими, напоминая, что пока яйца есть часть чекистского организма, но по мановению рук могут перестать ею являться. – Убийство Скоблина, так?

Я ожидал многого, но только не того, что последовало вслед за моим вопросом. Лабирский на пару секунд замер, а потом захохотал. Пусть это был хохот смертника, но он был совершенно искренним, словно ему сказали что-то неимоверно смешное. И всего спустя минуту я узнал, что же именно его так рассмешило. Все еще всхлипывая от смеха, забыв про боль, про свое нынешнее положение, он выдавил из глотки следующие слова:

– Да к чему нам убивать Скоблина! Он и так наш ! Со всеми его погонами и потрохами! Жена послужила средством уже его вербовки. Слышишь, ты, контра?!