Влад Поляков - Осколок империи [litres]

Стоять и общаться с находящейся на руках кошатиной было не слишком удобно, поэтому я, не спросив на то разрешения – грешен, каюсь – присел на один из стульев. А вот хозяйка квартиры осталась стоять, скрестив руки на груди, словно бы отгораживаясь от моего тут присутствия.

Кошечка, перевернутая на спину, игриво махала лапами, довольная, что с ней разговаривают и одновременно почесывают мягкое пузико. Зато Елена продолжала взирать на меня без малейшей приязни. Ясно было, что лишь понимание ситуации не дает ей в особо грубой форме указать незваному гостю на дверь.

– Негостеприимная у тебя хозяйка, киса. Интересно только, это исключительно в мой адрес или вообще? Скорее всего, первое, потому как считает меня своим врагом. И ошибается, причем очень сильно. Но ничего, сейчас мы с тобой ее в этом переубедим. Да, зверь?

Кошке определенно нравилось. Она прикрыла глаза и начала мурлыкать, постепенно повышая громкость. Чувствовала, что мое отношение к кошачьей породе исключительно положительное. Что же до хозяйки, то она источала скепсис, помимо всего прочего, ранее увиденного. И на сей раз даже высказалась вслух:

– Оставьте Мари в покое. И прекратите разговаривать с ней, обращаясь ко мне со всякими глупостями. Придумали тоже – переубеждать! Это, во-первых, глупо, а во-вторых, лишено всякого смысла. Для вашего ОГПУ я и мой отец всего лишь удобные инструменты для различных игр.

– Ну, лично от меня вы, Елена, ничего плохого не видели. Скорее наоборот.

– Да, конечно! Один чекист принес в жертву других, чтобы купить абсолютную верность отца и дочери, – вновь «плюнула ядом» Елена. – Пока обещанное в силе, я тоже буду соблюдать договор. Но любить вас я не обязана. Вы не кажетесь болваном, как некоторые ваши сослуживцы, должны это понимать.

– Честно высказано. А не опасаетесь?

– Чего? Кого? – теперь в голосе была лишь горькая ирония. – Если мне повезет, и я каким-то чудом сумею выбраться из СССР, бояться стоит лишь ваших агентов, которые просто пустят пулю в спину на одной из французских улочек. Не самая плохая смерть, между нами говоря. Хоть с отцом какое-то время поживу напоследок. Куда хуже, если вы попытаетесь меня как наживку использовать, чтобы отца сюда вернуть. Так не дождетесь! Лучше я себе вены перережу или таблеток наглотаюсь, но его погубить не позволю. Вот и передайте своему начальству, да и сами запомните.

Сильно сказано. Не потому что слова хорошо подобраны, а потому как с делами не разойдутся. Чувствуется уверенность и готовность исполнить сказанное. Слова человека, готового к смерти, но все же желающего жизни. Не существования, а именно жизни во всех красках и без каких-либо унизительных ограничений. Что ж, последнее испытание она прошла. Последнее и самое главное. Теперь можно быть уверенным, что Елена Витальевна Устинова ни при каких условиях не побежит делиться информацией к чекистам. Такую искренность не подделаешь.

– Значит, вот этот комочек серой шерсти, устроившийся у меня на коленях, зовут Мари. Хорошее имя, – вновь упомянул я свой интерес к кошке, чтобы чуток сбить накал эмоций. Ненадолго, на несколько секунд, но это было необходимо. А то Елена могла просто не услышать действительно важные слова. – Впрочем, от просто хорошего стоит перейти к очень хорошему. Вы, Елена, готовьтесь к скорому выезду за границу, во Францию. Думаю, отец будет рад увидеть свою дочь, да и вашей кошечке по душе придется как более мягкий климат Франции, так и тамошние котики. Однако…

– И все дело в этом вашем «однако». – Видимо, устав стоять, Елена подошла ко мне, забрав кошечку, после чего удалилась вместе с ней. Недалеко, до диванчика, стоящего у стенки. – Наверное, придумали очередную гадость. Что ж, я слушаю. И не обещаю, что послушаюсь.

– Вы должны будете при выезде за границу взять с собой кое-какие документы и передать их определенным людям. Тайно передать.

– Всего лишь? – презрительно хмыкнула Елена. – Я-то уж думала, что ваша чекистская братия решит использовать меня как женщину-вамп, роковую соблазнительницу, или же вложит в руки пистолет и заставит убить какого-нибудь «врага революции» во Франции или еще где. А тут все по Салтыкову-Щедрину… Ах да, вы, наверно, такого и не читали.

– Ну, куда ж мне до «Медведя на воеводстве», от которого «кровопролития ожидали, а он чижика съел», – усмехнулся я, вспоминая одного из любимых своих писателей. – И «съесть» вам предстоит отнюдь не «чижика», тут все куда как серьезнее. Адресат послания во граде Париже – это либо генерал-лейтенант Миллер Людвиг Карлович, глава Русского общевоинского союза, либо один из его приближенных, генерал-майор Антон Васильевич Туркул.

Удивление, непонимание, легкий шок… И попытка как-то подстроить услышанное под уже имеющиеся представления.

– Мне уже жаль белоэмигрантов. Опять ваши пакости, как я понимаю.

– Ну, если считать список агентов ОГПУ, внедренных в РОВС, со всеми сопутствующими доказательствами пакостью, то да. Вообще же, как я ощущаю, ма шери Елена, вы натурально ничего не понимаете. Зачем-то пытаетесь нарядить меня в шкуру ярого чекиста, одного из тех, кого правильно считаете своими врагами, руководствуясь лишь тем, что у меня в кармане удостоверение сотрудника ОГПУ. На самом же деле должны понимать, что если есть агенты ОГПУ в РОВС, то бывает и наоборот. Очень даже бывает, вот ведь какое дело.

– Пытаетесь спровоцировать…

– Вас? Ту, которая считается моей личной агентессой? Смешно. Впрочем, попробую убедить вас, недоверчивую красавицу. Слушайте…

Как там писал Лермонтов, великий русский поэт? «Стыдить лжеца, шутить над дураком и спорить с женщиной – все то же, что черпать воду решетом. От сих троих избавь нас, боже!» Пусть я и не спорил с Устиновой, а всего лишь убеждал, но… Хлопотное это занятие.

Полтора часа под хвост… ну пусть не собаке, а милой серой кошечке. Вот только суть от этого толком не меняется. Поверила мне Елена, хотя пришлось рассказать больше, чем планировалось. Разумеется, не о своей жизни, а всего лишь о действиях, выплеснувшихся вовне.

Что тут скажешь – девица оказалась из тех, которые не собираются падать в обморок или взрываться обвинениями в жестокости. Совсем даже наоборот – смерти чекистов ей нравились. Всех чекистов, какими бы они ни были. После смерти матери и прочих бедствий она перенесла на ВЧК-ОГПУ весь негатив, сделав эту и впрямь поганую, измаравшуюся по уши в крови и грязи структуру олицетворением вселенского зла. Может прозвучать несколько цинично, но кровь ее матери раз и навсегда разорвала все связи Елены Устиновой с системой под названием соввласть. Я же намеревался этим воспользоваться, а это вовсе не цинично. Никаких неприятностей девушке, напротив, при удачном проведении операции ей будет куда лучше, нежели сейчас. Так что разительно изменилось отношение ко мне хозяйки квартиры, стоило ей увериться, что я не имею никакого отношения к объектам ее ненависти. Сразу же метнулась – по-иному и не сказать – на кухню, где загремела посудой. Спустя малое время появились чай, сладости, бутылка коньяка. Последняя, впрочем, была решительно изгнана обратно, ибо и я пить не любитель, и ей не советовал. Трезвомыслящая голова девушке понадобится на долгие недели вперед.