Шимун Врочек - Золотая пуля [litres]

Отчаянием, таким осязаемым, холодным, как кисель из холодильника, у меня от него всегда ломило зубы, дышали ее слова. Я лишь крепче вцепился отцу в ногу. Так и стояли мы против них. Дышали друг на друга. Спорили взглядами. А сестренка плакала.

– Крысы мы, что ли? – ощерился отец, его ладонь грубо сжала мой загривок, точно не мою шею он стискивал, а врага душил, я пискнул. – Остаемся. Склад у меня тут.

– Склад? – вскрикнула мать тонким голосом и так резко вскинула руки, что я испугался, вдруг они сломаются. Сестра отшатнулась и упала, заревела в голос. – Да они вздернут тебя! И нас заодно.

– Не посмеют! – заревел отец и отпихнул меня. Снизу мне было видно, какие кровавые дыры остались у него во рту на месте выбитых зубов, но он трубил так яростно и страшно, что я ему поверил.

На следующий день показался отец в городе. Вышел на улицу как ни в чем не бывало. Много людей смотрело на него в упор, кое-кто искоса, испуганно, а некоторые, не снимая пальцев с курка за спиной, но вслух проглотили вякать. Молчал и отец. Пришел к распределителям, принес отчет по форме, что должен был сделать месяц назад, показал инвентарные номера, доложил, какую систему учета награбленного придумал, покивал головой. Распределители для виду сердились, но руку жали. Множество глаз следило, как вышел отец от них, и выводы сделало.

День в предчувствии грозной беды ходил отец, осунувшийся, побледневший. Тревога – неясная, непонятная – прочно поселилась с той ночи в нашем доме. То она возникала вместе с неожиданным телефонным звонком – провода еще исправно работали, в трубку вечно виновато молчали, а потом признавались, что спутали номер, то страх стучался в дверь сухими мужиками с карабинами наперевес, которые оглядывали нас с ног до головы и молча пропадали в ночи, то паника пряталась в уголках глаз отца.

Принюхивались неприятели, прищуривались, ждали ветра.

И дождались.

Пришла пятница – шестой день, как вернулись удальцы с охоты. В этот день я шел из школы очень веселый, потому что наконец-то взяли меня питчером в команду по бейсболу. И, вбегая к себе во двор, где отчего-то собрались и шумели все соседские мальчишки, громко отбивал я линейкой по перчатке торжественный гимн, когда всей оравой кинулись они мне навстречу, наперебой выкрикивая, что маму и сестру забрали распределители, а отца избили и увезли в тюрьму.

Выглядел отец чудовищно, глаза утонули в синеве распухших щек, из носа беспрестанно мокрило юшкой, однако сам бодрился, не унывал.

Определили его в подвал бывшей школы, другой тюрьмы в городе не было, да и закон тут вершили скоро и беспощадно, времена к соплям и сантиментам не располагали. Это батя мой так говорил: «Не время для соплей и сантиментов». Вот некстати вспомнил.

Болтали, что школа построена века три назад, старый кирпич знал все времена и правительства, даже негров в подвале вешали и кожу обдирали живьем. Мы занимались нынче в здании церкви, но только потому, что там лавки сохранились, а здесь все пустили на растопку холодной зимой. С мальчишками лазать мне доводилось всюду, и эту развалину знал я как облупленную. Обошел дом со стороны оврага, здесь горела диким пожаром жгучая крапива выше моей головы, никто в такую геенну нипочем не сунулся бы, спрятал лицо в ворот свитера, руки – в хоботах рукавов и нырнул в самую гущу. Как пробился к стене, сел на корточки и так, на ощупь, двинул влево, проверяя кладку. Крапива терзала люто.

Наконец пальцы нашли щель. В прошлом году мы играли в байкеров-свиней. Хрюшки убегали и прятались, байкеры их ловили и тащили привязанных на жерди в логово, там делали вид, что жарят и жрут. Самым шиком нам казалось сидеть, как крутые волки пустыни, ковыряться в зубах воображаемыми ножами и обсуждать степень прожарки свиньи, кто ее приметил, а кто попал с первого выстрела со ста ярдов, и как она мчала на нас почтовым экспрессом, а я свалил ее одним метким промеж ушей.

Пойманные хрюшки в это время лежали, перемотанные скотчем, не в силах даже почесаться, пыхтели, но молчали и терпели, предвкушая реванш. Игра шла полчаса, потом менялись местами. По правилам, свиньи обязаны были хрюкать, чтоб у байкеров оставался шанс их найти. В этой самой дырке я просидел больше часа, визжал и хрюкал во всю глотку, а эти дуралеи так и не смогли меня отыскать. Потом, правда, мне задали взбучки да так, что сидеть не мог и харкал кровью. Тогда и крапива была выше, и я прикрылся куском шифера. После еще несколько раз я сюда приходил, прятал кое-что и разведал, что дыра – не просто выбоина в стене, а узкий извилистый лаз, если ползти по нему долго, то попадаешь в коридор, а там клетки и спящий в углу на табуретке толстый мужик. Щель рассекала стену прямо над ним, поэтому прежде я далеко нос не высовывал и в коридор спрыгивать боялся.

Теперь же все выглядело иначе. Поглубже под учебники я затолкал половинку кирпича, проверил крышку, чтоб не открылась, когда не нужно, сунул в дыру ранец и пополз, толкая его перед собой. Сердце колотилось, как пойманная мышь, я взмок и чувствовал, как дрожат жилки на ногах, до того было страшно, что поймают и выпустят кишки наружу, поползу прочь, а они за мной, раскатываются, как серпантин. Особо боялся я за маму и сестренку, но дурные мысли гнал, да и как смог бы я им помочь, распределители сидели в казармах, а туда мальчишек на пушечный выстрел не подпускали, не знал я там тайных ходов.

В клетках стонали люди.

Не то чтобы их там мучили, просто кряхтели и вскрикивали во сне. В которой держали отца, отсюда я рассмотреть не смог. Пара люмино-трубок едва разгоняла сумрак тюрьмы. Охранник дрых, как обычно. Его раскатистый храп задавал тон всем прочим звукам. Я высунулся из дыры, на плешь и за шиворот тюремщику посыпалась мелкая кирпичная пыль, он недовольно дернулся, всхрапнул особенно длинно, как мул, вот тут я и понял, что действовать надо стремительно, по-мужски, а то позже замараю штаны от страха да так ни на что и не решусь. Учебники полетели на пол, стражник заворочался. И я уронил ему половинку кирпича прямо на макушку. Туда, где посреди глобуса торчала смешная антенна волос.

Глухо бахнул об пол кирпич. Тюремщик сполз горкой нечистого белья, из-под головы натек темный нимб, но я смотреть не стал, дыра в стене была очень широкая, поэтому я развернулся в ней так, чтобы ноги смотрели в темницу, сполз, повис на руках и спрыгнул на пол. Ободрался весь и вляпался ногой в густеющую лужу, набежавшую из-под охранника. От ее вида меня дико замутило, я отвернулся и прижался лбом к стене, стараясь дышать через рот, часто и глубоко. Только теперь я понял, что натворил. Жизнь моя, загубленная, грошовая, ринулась под откос. Сто́ит этого папаша? Но кто тогда поможет спасти маму и сестру?!