Виталий Трофимов-Трофимов - Пять звезд капитана Ибрагимова. Том I

Выстрел прошел рядом с двигателем, немного его обжигая. Серебряное покрытие сменилось темным налетом копоти и окислов реакции с газами туманности. Все поняли, что именно произошло, даже Джемисон, хотя последний отказывался верить сперва в то, что капитан способен расстрелять двигатель, а потом и в то, что Ибрагимов собьет прицел. Враги это тоже поняли. Истребитель метнулся, как испуганная брошенным в озеро камнем рыба, и вскоре исчез в ангарах «Дриады».

— Получилось… — пробормотал Ибрагимов. — Сопротивление все-таки возможно…

Он до конца не соображал и даже не верил, что можно обмануть противника. Да, казалось, что телепат должен все знать, все видеть. Но есть моменты…

Ибрагимов развернулся к выходу и, хватаясь за стену, побрел обратно в жилые отсеки. Наверное, только он понимал, что делать дальше, а его команда так ни о чем и не догадалась. Ибрагимов знал, они всего лишь люди. И поэтому радовался промежуточному успеху. На переходе к нижней палубе он достал из кармана кителя недопитую бутылку коньяка и ухмыльнулся.

— Как ни крутись — а жопа сзади!

День выдался на редкость пасмурный. Слишком пасмурный для серьезных дел. Даже климатогенераторы, работавшие на полную мощность, не могли преодолеть шторм. Тяжелые капли дождя молотили по проезжей части, но практически моментально впитывались в асфальтоплатиковое покрытие дороги. Вершины домов, высившихся до небес, скрывались за нависшими над городом облаками.

Перед ним высилось здание военно-космического трибунала. Слишком красивое, чтобы отвечать своему назначению. Широкая лестница тянулась вверх к массивным дверям. Но времени прохлаждаться не было. Да никто бы и не позволил.

— Двигай! — прикрикнул на него конвоир, а для убедительности еще и толкнул прикладом кинетической винтовки в спину.

Пришлось слушаться.

Подъем давался тяжело. Еще не сросшиеся швы на бедре и под ребрами настойчиво заявляли о себе. Хватаясь обеими руками за перила, скованный наручниками, он смог одолеть половину ступенек. Потом остановился отдышаться. Все тело ныло. Отвыкло от нагрузок, пока он лежал в госпитале. Да и какая-то бесконечная усталость одолела после событий на Форусе. Словно он устал и за себя, и за всех тех, кто не дожил до нынешнего злополучного момента.

Перед глазами пронеслись искры. Как тогда. Он упал на ступени, но вскоре руки охранников подняли его и привели в чувство. Может, это иллюзия, но по лестнице к нему спускалась министр войны.

— Госпожа Мурено, — прохрипел он, а после удивился своему голосу, — должно быть, я не справился…

— Не говори глупостей, Тимур…

Она отстранила охранников и сама помогла Ибрагимову подняться по лестнице. Путь со старой знакомой казался уже не таким тягостным, как дорога от фургона для заключенных. Наверное, и судебный процесс Трибунала будет таким же… спокойным.

Внутренние помещения здания тонули в обилии света и белого мрамора, но почему-то казалось, что дождь льет и здесь: то же мерзкое чувство и тот же холод. Ибрагимов жестом указал на ближайшую скамейку, Аврора Мурено подвела его к ней и усадила. Несколько минут Ибрагимову понадобилось, чтобы собраться с мыслями и перевести дух, да и швы, так неприятно нывшие, должны были успокоиться.

— Ну что, Тимур, все произошло, как мы и ожидали?

— Хуже…

Министр покачала головой. Опасения — вещь, что становится значимой лишь в момент свершения.

— Как твое здоровье? Починили?

— Ну да. Сам себя не узнаю. Этот голос тоже…

— Ну, ты теперь, считай, киборг! — попыталась она его подбодрить.

— Да, и мне это нравится… Скорее бы уже все разрешилось.

Вскоре появился прокурор. Он вышел из малого зала, а значит, слушание состоится в закрытом режиме, как просило следствие. После обычных приветствий и представлений, они втроем прошли в зал. Народу немного: три судьи трибунала, две женщины и мужчина, министр в качестве наблюдателя, робот-пристав, адвокат и прокурор. Впрочем, двое последних находились тут для формальности — это еще не судебный процесс, судьи проясняли некоторые детали произошедшего и определяли позиции сторон.

— Заседание объявляю открытым, — произнесла судья Протасова.

Вот все и началось.

Ибрагимова усадили на место для допросов и приставили робота-охранника. Сложно сказать, чего они так боялись: серьезно пострадавший, провалявшийся долгий невыносимый месяц на больничной койке, Ибрагимов вряд ли представлял для кого-либо угрозу. Более того, он и ходил-то еле-еле, по лестнице взобраться самостоятельно не смог. Скорее всего, этого требовал протокол. Сам же Ибрагимов никогда прежде не представал перед трибуналом, не знал процессуальную часть.

— Капитан Ибрагимов, опишите, пожалуйста, что произошло сорок третьего анкинбря семнадцатого года в звездной системе Форус, — произнес мужчина.

— Все есть в бортовых журналах, уважаемый…

Судьи начали перешептываться, но продлилось это не долго. Слово взяла судья Афанасьева:

— Капитан первого ранга Ибрагимов, мы изучили записи сохранившихся бортовых журналов, однако те написаны посредством нецензурной лексики, и нам пришлось созывать специальную психолингвистическую комиссию. Сейчас же мы хотим от вас узнать что, — по вашему мнению, — произошло в системе Форус сорок третьего анкинбря прошлого года. Уверяю вас, бортовые записи изучены и им уже дана оценка. Нас интересует, что вы об этом думаете. Начните с донесения разведки тринадцатого октября.

Перед Ибрагимовым на панели располагались три кнопки. Он нажал зеленую, из специального отсека выехал стакан с мутной жидкостью, которую тут все почему-то называли водой. Глотнул немного, кашлянул, но хрипота в голосе не прошла. Собравшись с мыслями, Ибрагимов начал:

— Как вы правильно заметили, госпожа судья, тринадцатого прилетел истребитель «Филин» и принес донесение о том, что Третий каракарский флот собирается у Ребулы. Пилоты засекли колебания пространства, какие бывают перед скачком. Адмирал Магеллан предлагал втянуть каракарцев в позиционный бой у Процеона-II, а потом захлопнуть ловушку, прижав их корабли к верхним слоям атмосферы. Тот, кто изучал стратегию, знает, что прижать вражескую эскадру к планете ограниченными орбитальными силами — чистейшее самоубийство. Ущерб планетарных батарей будет настолько огромным, что урожая можно не ждать еще лет пять-шесть, не говоря уже о разрушении пяти городов, построенных Центаврийской торговой кампанией. Слишком сильно излучение при взрыве нейтронных колец на большой высоте.