Виталий Трофимов-Трофимов - Пять звезд капитана Ибрагимова. Том I

Пока Макаров тащил капитана подальше от отсека двигателя, тот пришел в себя и, плохо координируя свои движения, чем-то стукнул Макарова по спине.

— Спокойно, мы выжили!

— Че творишь, млекопитающее?

Макаров перестал тащить Ибрагимова, уложил его на пол и сам отполз к стене, к которой прислонился спиной. Здесь воздух был чище, пока что можно дышать без баллона.

— Из-под завала вытаскиваю. Как в старые добрые времена, а?

Тут он разглядел, чем именно стукнул его Ибрагимов. Капитан сжимал в руке вырванный из системного блока диск. Не сложно догадаться, что после взрыва он пытался скопировать на него базу, которую «Отражение» не смогло переслать аналитикам «Чумного денька».

— Меня брось, спасай блок памяти, — прохрипел Ибрагимов.

— Ага, сейчас… Вы же знаете мой принцип. Спасая данные, я никогда не бросаю аппаратную периферию.

Ибрагимов рассмеялся настолько, насколько мог. Вряд ли чья-либо шутка с «Чумного денька» заслуживала этого, если ее произносил не Макаров. Смех плавно перешел в кашель, словно тогда, у его дочери.

— Где респиратор? — спросил капитан.

— По дороге где-то бросил. Да ладно, не страшно. Они знаю, что произошло. Скоро пришлют аварийную команду. Теперь главное не отключиться, чтобы нас не направили вместе с болезными на миноносец. А то погрузят бессознательные туши и вперед. Минут двадцать надо продержаться. Вы знаете, я в таких делах никогда не ошибаюсь. Как тогда…

Аварийные переборки так и не опустились, разделяя коридор третьей палубы и отсек двигателя. Не хотелось думать, что уже все кончено, и остается только ожидать, когда взорвется главный двигатель. Дым медленно наполнял отсек за отсеком, спускаясь все ниже и ниже к полу. Уже и штатные светильники, идущие по потолку, сложно разглядеть сквозь смрадное облако, волей судьбы заточенное на крейсере. И когда уклоняться от него уже не получалось, послышался новый звук.

Макаров ожидал взрыва, но звук оказался другой природы. Аварийные пневмонасосы взвизгнули и принялись втягивать дым в аварийные каналы кондиционирования, которые до сих пор оставались незадействованными. Адъютант похлопал в ладони, аплодируя тому, что дождался этого прелестного звука. До спасения еще далеко, но теперь хотя бы жить можно.

Он лежал на земле, не шелохнувшись, и отдавал себе отчет в том, что спал. По-прежнему темное небо и горячая пустыня проникали в самое ядро его сознания, спутывая все мысли. Другой версии не последовало: он здесь из-за обезболивающего, а там он лишь волей случая, причины и следствия, смысл которых непонятен. Звезды падали в пустыню и танцевали над ней словно стаи светлячков. А в центре небесного свода, куда он не решался смотреть, горело Его созвездие из шести огненных точек, «альфа» которого, самая крупная и самая первая звезда калапсировала прямо на глазах.

Лев склонился над ним и принюхался, пытаясь понять, жив ли незваный гость или уже скончался. Несколько постояв над телом, царь зверей задрал заднюю лапу, пометил его и направился вдаль, туда, за песчаные холмы и барханы. Звезды, словно безумные, проклятые Аллахом, ифриты, сопровождали животное, пока оно не исчезло из виду.

Ибрагимов поднялся и, не открывая глаз, сел ровно, скрестив пред собой ноги и упершись руками в колени. Какое-то возмущение окружало все доступное пространство, и он не мог поймать то колебание, которое приводит пассивное в действие. У всего есть свой закон, и нет ничего сложнее, чем использовать этот принцип, приводя постоянное к череде изменений.

Он открыл глаза, осмотрелся, обнюхал себя, поднялся с земли и направился к ближайшему холму, высившемуся на востоке. Там, в нескольких метрах от основания песчаной горы, массивный лев с исполинской роскошной гривой жрал тухлую рыбу, сваленную горкой, над которой кружились мухи. Головы их оказались гнилыми, а хвосты время от времени дергались в предсмертных судорогах.

В фильмах и книгах все монстры, мутанты и хтонические чудовища не применут рыгнуть в лицо главному герою, чтобы окатить его слюной, желудочными соками и прочими нечистотами. Не дожидаясь этого момента, Ибрагимов рыгнул на льва первым, действуя, словно на опережение. Получилось как-то не убедительно, так что он сразу же сделал вид, будто ничего и не произошло.

Царь зверей безучастно повернулся к путнику и, слегка склонив влево голову, не переставая жевать, изрек истину:

— Че смотришь, переразвитая форма жизни?

Ибрагимов не ответил. Он просто закрыл льва рукой и резким движением стер его из той инфраструктуры реальности, в которой оказался. Убедившись, что животное не появится снова, он подошел вплотную к холму и положил руки к его основанию.

— Это плохая гора , — произнес он со знанием дела.

Поднявшийся ветер не казался бы таким свирепым, если бы вместе с ним не пришло в движение само время. Звезды, день и ночь, тройное солнце закружились и завертелись в стремительной пляске. Ураган, усиленный скоротечностью бытия и собственного вращения планеты, смел и этот холм и другие, обнажая остовы строений некогда живших тут людей. Балки, перекрытия, стены — архитектуры невидимой красоты — вздымалась из земли и тут же разрушалась, превращаясь в тот же самый горячий песок, на котором то тут, то там выступали пятна ржавой крови.

Вокруг, словно предвестники близкой развязки, сновали стайки мертвых мальков, не подвластных ни времени, ни силам природы. Вскоре они заполонили собой всю пустыню и затмили своими тушками звезды.

Была ли существенная разница между живым и мертвым? Выглядело ли мертвое как живое и наоборот? Ибрагимов поднялся в полный рост и, собравшись с духом, подпрыгнул, уносясь далеко вверх, падая в бесконечную пустоту безвременья, где и границы Вселенной давно померкли и перешли в новое состояние. Так же как камни и химические элементы — их жизнь, движения, реакции — выглядели чисто механическими, также и для трех зеленых звезд, изъеденных черными пятнами, он сам являлся автоматом, не наделенным никакой существенной волей. Действуя в такой парадигме, невозможно найти сложное решение, не зная при этом, что именно искать.

Приближаясь к звездам, он почувствовал их тепло. Впервые за все это время он по-настоящему что-то почувствовал, а не осмыслил или осознал! Пассивность принуждала его к действию, и стоило следовать этим путем вместо того, чтобы дать погаснуть последним звездам.

Он поднялся на ноги, хотя пелена небесных светил еще не отпустила его. Рядом стоял Иоландо Рохес, бортовой врач. Он с ужасом отпрянул от Ибрагимова, произнося заплетающимся языком: «Я думал наркоз давно подействовал». Справа стоял кальян, соединенный с маской для общей анестезии. Видимо, стандартные вещества для такого случая уже успели передать жертвам взрыва на «Отражении». Он схватил рукой стеклянную колбу с гашишем и, накинув окровавленный китель, что висел на входе на вешалке, вышел из операционной и заковылял в сторону своего кабинета — не приходя в сознание.