Саба Тахир - Жнец у ворот [litres]

Голос Афии дрожит при ответе:

– Они будут здесь к рассвету.

Мы с Авитасом Харпером не тратим времени на еду. Мы не тратим времени и на сон. Пьем мы из походных фляжек, не слезая с седел, и останавливаемся только для того, чтобы на очередной станции курьерской связи сменить лошадей.

Я смогу исцелить свою сестру. Если только не опоздаю.

Трое суток в пути – и мы уже в Серре. Только тут я наконец останавливаюсь, вернее, меня силой стаскивает с коня Авитас. Сил сопротивляться нет, так ослабили меня голод и усталость.

– Руки прочь!

– Ты должна поесть. – Харпер не менее моего устал и раздражен, его светло-зеленые глаза горят гневом, когда он тащит меня к воротам казарм Черной Гвардии. – Ты должна отдохнуть. Иначе у твоей сестры – и у Империи – совсем не останется надежды, потому что не останется тебя.

– Хорошо, одна быстрая трапеза, – соглашаюсь я. – И два часа сна.

– Две трапезы и четыре часа сна, – возражает он. – Соглашайся или умирай.

– Ты просто не знаешь, что такое – иметь братьев и сестер, – рычу я. – По крайней мере таких, которые тебя знают и любят. А если бы у тебя были братья, и причина несчастий твоей семьи была бы не в тебе…

Мои глаза горят, словно засыпанные песком. Только попробуй меня утешать! Яростно думаю я. Только посмей.

Харпер смотрит на меня пару мгновений, потом отворачивается и отдает гвардейцу на часах приказ приготовить нам еду и комнаты. Когда он снова поворачивается ко мне, я уже привела свои чувства в порядок.

– Где ты предпочтешь спать – в казармах или в своем прежнем доме? – спрашивает Авитас.

– Мой дом там, где моя сестра, – отвечаю я. – Пока я до нее не доеду, мне трижды плевать, где я буду спать.

В какой-то момент я засыпаю прямо за столом, сидя на стуле. И просыпаюсь уже в середине ночи, потому что мне снится кошмар. Я обнаруживаю, что нахожусь у себя в комнате, в постели, и кто-то укрыл меня одеялом.

– Харпер, – зову я в темноту. Он появляется из ниоткуда в изножье моей кровати. И преклоняет колено. Его волосы в беспорядке, покрытое серебряной маской лицо беззащитно. Он кладет теплую руку мне на плечо и снова укладывает на подушку. Глаза его кажутся совсем прозрачными, полными усталости, заботы и чего-то еще, чему я не знаю названия. Я жду, что он уберет руку, но он не спешит ее убирать.

– Поспи еще, Сорокопут. Еще хоть немного.

Через десять дней после отъезда из Серры мы наконец прибываем в Антиум, покрытые потом и дорожной пылью, на взмыленных и измученных лошадях.

– Она еще жива, – говорит Фарис, встретивший нас с Авитасом в высоких вратах города. Конечно, о нашем приезде его предупредили вестовые.

– Ты должен был охранять ее! – Я хватаю его за горло, гнев придает мне силы. Часовые в воротах отшатываются, группа рабов-книжников, проходивших мимо, в ужасе рассыпается. – Твой долг был в том, чтобы следить за ее безопасностью!

– Накажи меня, если хочешь, – сдавленно выговаривает Фарис. – Я заслужил это. Но сначала поспеши к ней и попытайся помочь.

Я отшвыриваю его в сторону.

– Как это произошло?

– Яд, – отвечает он. – Медленно действующий яд. Одним небесам ведомо, какой негодяй сумел подсунуть его императрице.

Керис . Это наверняка ее работа. Хвала небесам, что хотя бы сейчас она заключена в тюрьму в Навиуме!

– Обычно мы ждем шесть часов после того, как рабы попробуют блюда, приготовленные для императрицы, и только после этого приносим их ей, – продолжает Фарис. – За этим процессом всегда наблюдаю или я, или Раллиус. Но на этот раз потребовалось семь часов, прежде чем раб, попробовавший еду, умер. Она успела съесть немного и была за трапезой всего полчаса назад, так что удалось промыть ей желудок и спасти ее от немедленной смерти, но…

– Что с ребенком?

– Жив, повитуха утверждает, что он жив.

Во дворце тихо и спокойно. Фарису, по крайней мере, удалось не выпустить новости о болезни императрицы наружу. Я ожидаю застать у ее постели Маркуса – но он в тронном зале, принимает просителей, и еще долго не собирается возвращаться. Маленькая, но очень желанная милость небес.

Фарис чуть медлит у дверей покоев Ливии.

– Она… изменилась, Сорокопут. Она не такая, какой вы ее помните.

Когда я вхожу в спальню моей сестры, то едва замечаю толпящихся около ее кровати фрейлин с унылыми сочувственными лицами. И моя ненависть к этим курицам немного стихает, несмотря на то, что они живы и здоровы, в то время как моя сестра на грани жизни и смерти.

– Вон, – приказываю я им. – Все до единой. Быстро. И если хоть кто-нибудь узнает от вас о ее болезни…

Они выметаются почти мгновенно, хотя и неохотно, то и дело оглядываясь через плечо на Ливию с искренним беспокойством. Ливии всегда быстро удавалось заводить друзей – так мягко и уважительно она относится ко всем вокруг себя.

Когда женщины наконец уходят, я оборачиваюсь к Харперу.

– Охраняй двери снаружи ценой своей жизни, – говорю я. – Пусть ни одна душа не посмеет войти. Мне плевать, будь это хоть сам Император. Если что – найди способ отвлечь его.

Авитас салютует мне и выходит, закрывая дверь за своей спиной.

Комната Ливии погружена в тень, она лежит на кровати неподвижно, как мертвая. Ее лицо кажется совершенно бескровным. Я не вижу на ней ран, но чувствую запах яда, который будто сочится из пор ее тела. Это безжалостный враг, убивающий ее изнутри. Сестра чуть слышно и часто дышит, кожа ее совершенно серая. Чудо уже в том, что она смогла продержаться так долго и все еще жива.

– Это не чудо, Кровавый Сорокопут, – из тени за ее кроватью выходит он – высокий, облаченный в плащ, с пылающими, как солнце, глазами.

– Что ты здесь делаешь? – выдыхаю я.

Хотя, конечно же, проклятый небесами джинн не мог не знать планов Коменданта. Возможно, даже сам смешивал яд для моей сестры.

– Ты слишком открыто носишь свои мысли – так же, как носишь свои знаки отличия, – усмехается джинн. – Мысли Коменданта далеко не так прозрачны. Нет, я не в курсе ее планов. Зато я способен удержать твою сестру на грани смерти, не дав ей отойти до твоего прибытия. Теперь дело за тобой. Исцели ее.

– Объясни, почему ты мне помогаешь, – яростно требую я, злясь уже потому, что мне приходится с ним говорить и я не могу немедленно заняться спасением Ливви. – Только не лги. Скажи мне правду. Ты же союзник Керис. Ты годами помогал ей. А это – ее рук дело. Что за игру ты ведешь?

Я сомневаюсь, что он признается. Скорее, он разозлится и набросится на меня.

Но когда он начинает говорить, в голосе его слышится искренность.

– У тебя есть кое-что, нужное мне, Сорокопут. Вещь, ценность которой ты не осознаешь. Но для того, чтобы я мог воспользоваться этим предметом, нужно, чтобы мне отдали его по любви. И с доверием.