Степан Кирнос - Восхождение к власти: Начало

– В этом селении нет стоков или даже простейшей выгребной помойной ямы. Так что всё оказывается на улице. – Сухо ответил мужчина.

Два парня за несколько минут приблизились к деревне, сразу выйдя к основной улице. На этом настоял Андрон, сославшись, что сначала следует зайти к «боссам» деревеньки.

Данте держится наготове. Хоть они и идут быстро, рука юноши в любой момент готова метнуться к пистолету. Нео всё же парень успевал осматривать местные достопримечательности, идя по дороге, усыпанной щебнем. Всю улицу, что по ширине раскинулась на пять метров, со всех сторон сжимают одноэтажные постройки. Улица длинной несколько сот метров кажется единственный «узел» и центр жизни всей деревни.

Проходя к главному зданию, парень хоть и не ужасался, благодаря внутренней закалённости, но готов был впасть в печаль, при виде только домов. Постройки, с пробитыми крышами, собранными из почерневшего и позеленевшего шифера, ушедшие под землю, обтянутые наполовину сгнившими тряпками, как средство утепления, внушают лишь чувство безнадёги. Стёкол практически нет, ибо в этой деревне они элемент роскоши, да и для домов, чьи окна стремительно приближается к уровню земли, стёкла и не нужны и вместо этого есть доски, вбиваемые в оконные рамы и дорогущий для жителей полиэтилен, которым можно закрыть бреши. На крышах есть то, что единственное хорошо растёт в выжженном мире постапокалипсиса – мох. Причём это не просто зелёные ковры, приятно пахнущие землёй. Наглотавшиеся радиации и опасных химических элементов теперь мхи стали ростом по голень, а убийственной мощью могут сравниться с накоплением ртути в организме. Провалившиеся, разрушенные, сгнившие и убогие дома есть отражение собственных жителей.

Проходя по деревне, юноша то и дело кидает взгляд на местных сельчан. Один их вид заставляет парня держать руку поближе к оружию. Практически на каждом драная и рваная одежда, практически полностью потерявшая бывшую цветастость. Куртки и кофты десяти-пятнадцатилетней давности, полные заплаток из чего только угодно – и ткань, и наслоения пакетов, и куски резины и пластик – всё идёт в дело. Женщины стоят в мешковатых и практически грязных одеяниях, больше напоминающих куски сшитой материи, которой предали мало-мальски надлежащий образ.

Голодные очи селян вгрызаются прямиком в душу юноши. Отчаяние, уныние и печаль, смешенные с нуждой и озлобленностью сверкают ярким пламенем безумия в глазах. Пламень нищеты горит в самих душах людей, ввергающий в меланхолию народ и подрывающий к неповиновению. Десятки голодных глаз уставились на гостей, высматривая в них жертв или спасителей. Грязные лица, изуродованные местной средой, сальные короткие волосы, иссушенные жаждой и голодом тела, напоминающие скелеты на которые накинули одежду: всё это лишь малая толика ужаса вида сельчан.

Атмосфера повисла напряжённая. Данте чувствует, как сам воздух начинает раскаляться от остроты положения. С одной стороны, на гостей давно бы накинулись, если бы не сверкающая рукоять револьвера на поясе Андрона, то дело выныривающая при каждом шаге сквозь кожу пальто там, где сияет последняя пуговица. Их бы сейчас порвали в клочья, сорвали бы одежду и разнесли бы на суповой набор. Многие подобные сёла промышляют каннибализмом, и парни это знают. Но с другой стороны эти селяне думают, что хоть эти горожане освободят их из-под ига вечного союза жадного капитала и алчного криминала.

Внезапно Данте обратил шёпот к Андрону, чтобы селяне ничего не смогли услышать:

– Хм, я теперь, кажется, понял, почему эту деревню называют «Проклятие Бессилия».

– Не поэтому… точнее, не совсем. – Так же в полголоса дал ответ кондотьер, продолжая настороженно смотреть по сторонам в сгущающуюся кучу людей. – Ты, наверное, подумал, от того, что местные бессильны перед своим состоянием?

– Да.

– Это так, но в то же время из-за одного случая. Это случилось несколько лет тому назад. Служба Налогов не смогла собрать деньги с населения, ибо у них не оказалось ни одной ржавой монетки. – Андрон скоротечно метнул взгляд по сторонам. – Бессилие вылилось до жестокости. Казнили пять человек, но денег так никто не получил. Налоговики так и обозначили это место – «Проклятье Бессилия».

Двое парней практически дошли, но на их пути, за метров двадцать до бетонного крыльца, встала некая фигура. Это высокий, чуть больше двух метров, мужчина. Его пол выдаёт длинная борода пепельного оттенка. Мужчина замотан во множество тканей, средь которых сочится гной, а вокруг витает несколько толстых жутких мух, противно жужжащих.

– Это… я глава здешнего совета. – Взгляд заплывших жёлтой субстанции глаз направился точно на гостей. – Чего вам нужно? – Голос мужчины очень посажен и сипел.

Андрон кладёт руку ближе к оружию, прямиком на пояс, а Данте приготовился выхватить свой пистолет. А народ тем временем осмелел и стал окружать парней, беря в кольцо их. Перезвон металлических инструментов и перестукивание палок с каждой секундой становятся всё отчётливее.

– Мы пришли поговорить с вашими хозяевами. – Спокойно отвечает мужчина. – Нам нужны Рафаэль Ионесси и Зариф. И как можно скорее.

– Слыш, – утирая нос твердит глава совета, – тут это… никто не смеет беспокоить наших хозяев. – Приложив руку к бороде, поглаживая её, отвечает человек.

Данте усмехнулся в полголоса, после чего расстегнул куртку, положил руки на пояс, ближе к кобуре и заговорил:

– Мы вроде не в рабовладельческом стойле, чтобы у нас были хозяева. – В глазах и голосе юноши чувствуются ирония, переплетённая с гневом, льющиеся всё сильнее с каждым словом. – Мы, вроде, народ свободный и не один… сорняк не может вам указывать.

– Ты это… выбирай выражения, курва! – Вскликнул кто-то из толпы голосом, полным недовольства. – Слухай, куча навоза, говоришь о святых людях, дающих нам жизнь!

Данте обернулся в поисках говорившего. Но в ответ он видит лишь десятки иссушенных обезображенных лиц, где очи тлеющие угли, зажжённые огнём надежды, но сейчас сияющие только голодом, безумием и страхом. И всё это на фоне тотальной разрухи.

– Да оглянитесь же вы! – Повышенный голос Данте оказался пронзительным. – Из вас выжимают все соки! Вас дают как последних коров! Вы для них не более чем мясо, от которого они питаются!

Юноша знал, что слишком глупо говорить это людям, жившим под пятой угнетателей едва ли не целое десятилетие, но это вырвалось инстинктивно. Жажда справедливости, не потушенная за годы существования в адском мире, так и рвётся наружу.

Парень лучшим образом осознаёт, что его слова не более чем пустой звук, но всё чувство правды перекрывает все аргументы оправдания того безумия в котором предпочитают жить селяне.