Степан Кирнос - Восхождение к власти: Начало

Но «ласкающий» жар костров познали не только неофеодалы уходящей эпохи. Многие писатели, поэты и другие деятели литературы объявлялись врагами за произведения, в которых новая власть усмотрело «зерно ереси и декадентства». Их сожгли на костре, разведённом на их же творениях. И вместе с новыми запахами краски и стройматериалов, город постепенно стал одолевать аромат горелого мяса и волос, забивающийся в нос юного Данте.

Все последователи иных религий, кроме христианского католичества и православия, были проведены к гильотинам и расстрельным стенам. Протестанты, язычники, почитатели философий, создатели и ревнители «свободомыслий»: всё, кто не подпадал под религиозные нормы «Праведной Власти», как себя назвало правительство Канцлера, обязаны были быть ликвидированы в ближайшее время, ибо «кровью еретиков и отступников, их костьми и плотью мы построим новый мир, лишённый ужасов Европейской Ночи и тлетворному влиянию хаоса, социальной энтропии», как говорится в «Ультиматуме к Народу». Данте не боится за своего друга священника, ибо ему восстановили церковь и назначили ею управлять, как сохранившего во тьме свет человека.

Всех ревнителей нетрадиционных отношений ждала самая жестокая кара, которую только мог придумать Канцлер. Жившие до момента свержения Городской Республики, уже далеко не меньшинства, в полной безмятежности теперь поняли, что их спокойному существованию пришёл конец.

Сам Канцлер говорил – «Они считали, что семьи, в которых два однополых родителя – норма, но вот пришёл я – длань Господа и праведности и есть карающий меч, который лезвием и пламенем откроет глаза всем последователям богопротивного движения и покажет свет истины. Я отмою их грехи через кипяток».

Так и случилось, что всех людей, держащих над душой радужный стяг, лишённый голубого цвета, новая полиция и «полицейско-церковный инквизиционный отдел по борьбе с антидуховными преступлениями» стал отлавливать всех, кто являл себя в образе нетрадиционала и отправляя правосудие через опускание в ванну с кипящей водой. И держали там людей, пока они не сварятся заживо.

Жуткую судьбу познали и владельцы производств и лавок по созданию роботов. В Канцлерском «Ультиматуме к Народу» говорится, что все механизированные создания, похожие на «живых тварей» есть опасные создания, которые должны быть уничтожены или испепелены, ибо выполняя работу за человека, они подстегают его к лени. Ласкающий молот новой «праведной» власти дробит металлические кости стальных, бронзовых и железных существ. Прекрасные лица с человекоподобных механизмов срываются и бросаются в печь. Искусственная кожа отрывается и отправляется на переработку. Механические органы изымаются в производство, а стальные тела идут в металлообработку.

Данте знал нескольких владельцев магазинов по продаже механических существ. Теперь нет ни магазинов, ни их владельцев.

На третий день юноша понял, что вместе с великим улучшением жизни новая власть требует и тоталитарного подчинения собственным интересам и мировоззрению. Новые дома стоят свободы слова, чистая пища забирает свободу предпринимательства, освобождения гнёта от обозревших буржуа привела к попаданию в жестокую систему идеологического подчинения. Но разве народ был против?

Разум парня понял, постиг концепцию пришедшего к власти Канцлера. Люди, изнеможённые и потерявшие надежду готовы отдать всё ради того, чтобы выбраться из мусорного ада и позволить себе жить нормально, не как крысы в помойке, отдадут всё, вплоть до свободы, чтобы жить, а не выживать.

Всё произошло резко. Из огня да в полымя, из ада в ад. Сначала в городе, практически на всех зданиях стали висеть серые флаги, лишённые даже намёка на символику, а затем народу представили нового правителя города. Высокий, статный градоначальник, назначенный приказом Канцлера. Городская Республика и какой-либо городской суверенитет упразднялись. Теперь город влился в монохромное и монолитное образование под названием Южно-Апенениский Ковенант. Государство расширилось, и стремиться установить свои порядки через нового градоначальника, который ретиво взялся за дело. Ничего в городе теперь не обходится без ведома градоначальника.

От восстановления до разрушения – всем теперь ведает власть. И сожжение духовных отступников стало лишь началом. В город вошёл и новый закон. Теперь по нему всякого инакомыслящего, а значит и противостоящего праведной воли, преследуют и жестоко карают.

Прогулка по возрождающемуся городу впечатляет. Несмотря на пришедший режим, восстановление города идёт опрокидывающими в шок темпами. Новые дома, развитое и яркое до слепоты освещение, работающие и доступные аптеки. Вновь приём открыли больницы и госпитали. Городские службы неистово заработали с тройным рвением. «Разве этого не желал ли обычный народ» – мельком пронеслось в мыслях юноши.

Данте кинет взор направо, а там мелкая лавочка, где работает человек, давно желавший заняться выпечкой сладких булочек. Крупный телосложением, черноволосый, с улыбкой на лице, явившейся проявлением глубинной радости в душе, лихо раскладывает товар на прилавке. Некогда крупные неофеодалы, державшие в стальном кулаке все финансовые потоки, жестоко пресекающие каждый акт экономического неповиновения, в жизни бы это не позволили. Чтобы какой-то пекарь и «крал» у них выручку, не уплачивая за «крышивательство»? За это спокойно убивали, а тела сбрасывали в море или под канавы. А порой просто надсмехались над марионеточным законом и вешали народ в прилюдном месте на глазах беспомощной полиции. Но теперь пришёл разящий клинок совершенного правосудия и разогнал старую аристократию, точнее уничтожил её, выжег марионеточное правительство, обратил в месиво подкупные суды и никчёмный парламент, вместе с прогнившим законом. Разве пекарь будет выступать против градоначальника и самого Канцлера, который ему позволил печь? Разве этот человек, освободившись от гнёта тиранов-олигархов, не будет боготворить нового правителя, что будто отеческой рукой отмахнул от пекаря финансовую нечисть?

Данте обратил взгляд налево. Там громоздится здание новой церкви. Огромное, высокое и монументальное. Стиль точно веет средневековьем, когда мораль имела определяющее значение, а короли и священники возносились над всем обществом. Церковь веет образами того времени, когда закон Божий – закон для всех, вне которого есть только ересь. Юноша разглядел, что для постройки церкви, которая размером с девятиэтажное здание, используют исключительно серый камень. Без оттенков, без цвета он словно воплощает собой икону нового времени, пришедшей эпохи – камень, вера и серость. Сахарные ароматы из пекарни тут наглухо кроются настойчивыми благовониями, от которых человек может опьянеть. К тому же острое обоняние парня смогло почувствовать нотки жжённых наркотических трав, преимущественно дым от конопли. Этого не достаточно, чтобы пуститься в наркотический пляс, но вполне хватит, чтобы человек слегка расслабился и потерял бдительность и на малую толику лишился части критического мышления. И тут Данте задумался. Может ли народ, ведомый единой верой, одним пастырем и одним законом способен взбунтоваться? Люди, чтущие одного повелителя на земле, и владыку небесного пойдут ли против наместника Божьего на земле, если скованны единой верой христианской? Ну а если религиозно-моральный порядок поддерживается силой разящего клинка и лёгким санкционированным дурманом, отринет ли народ такую веру? Три вопроса, пробежавших в уме юноши, заставили его подумать о судьбах бытия.