Степан Кирнос - Восхождение к власти: Начало

– Кого я вижу. – Голос раздался откуда-то позади, слишком тихо для улицы, но довольно громко для храма. – Действительно «мир тесен».

– «Мир тесен»? – Переспросил юношу, судорожно ища источник звука.

Из тёмного угла, расположенного прямиком за входом, отделилась фигура. Это мужчина, очень высокий, метра два, не меньше, и вместе с этим изрядно мускулистый. С каждым его шагом черты лица и тела становятся всё отчётливее.

– Так говорил один из философов далёкой древности.

– Понятно.

Их трое. Юноша в кожаной куртке, в сапогах, священник в дзимарре и высокий коротко стриженный светловолосый мужчина, в монохромном бежевом балахоне, подпоясанный обычной грубой толстой верёвкой, с огоньком в тёмно-голубых очах, смотрящий на парня.

– Я вас знаю?

Мускулистый парень сурово усмехнулся, на его пухлых губах промелькнула лёгкая улыбка, а затем последовал ответ.

– Святой гроб, как такое можно забыть. Вспомни ту деревушку, а потом город. Неделю назад.

– Вы… тот «рыцарь»? Первоначальный крестоносец?

– Да. – Две буквы звучат так, словно их чеканят тяжёлым молотом.

– Простите, господин, не признал. – Едва склонив голову, говорит парень. – А как вы тут оказались?

– Чтобы биться с врагами Его на передовой и не искуситься лестным словам и корыстным позывам, нужно держать и дух свой в порядке, то есть денно и нощно воздавать хвалу Отцу нашему. – Голос мужчины суров, глубок и громоподобен, и веет воплощением грозного воителя из минувших эпох. – Вы спросите, зачем я здесь? Тут, в этой церкви, я веду войну против демонов, что таятся внутри меня и пытаются сбить с пути истинного каждый раз, когда я иду со словом Его в саму гущу боя. Да и к тому, это единственная церковь, которая работает в городе.

Фигура и слова могучего воителя внушают лишь благоговейное сотрясение всех фибр души. Один его вид внушает страх и уверенность одновременно. Воевать против них – самоубийство, но вот рядом с ними ты готов идти на самый сумасбродный подвиг.

– Я тебя помню. Ты же Данте Валерон. Странно, что ты меня не признал.

– Простите, я не слишком люблю вспоминать тот день. Для нас это великая победа, и ещё тогда я потерял хорошего человека. Не то, чтобы мы дружили, всё равно жалко. Немножко.

– Я понимаю, юноша, но призываю тебя отринуть всё уныние и сожаления. Им не место в наших сердцах, которые должны оставаться в праведности. – Секунда молчания вновь сменилась раскатами громоподобного голоса. – На самом деле, я хочу тебе предложить стать одним из воинов моего отряда.

– У вас есть отряд?

– Да. Под моим началом корпус святейшего Канцлера. Слово и воля Господа уже направила туда отца Патрика. Мне нужен был хороший капеллан, способный рвением и праведными речами в души бойцов вдохнуть веру и уверенность.

– Падре?

– Да, это так, сын мой. – Губы священника разошлись в лёгкой улыбке. – Когда ко мне обратилась, как к единственному священнику в городе возглавить капелланов корпуса, я не раздумывая согласился.

– А как называется ваш корпус?

– «Серые Знамёна».

Данте едва не прорвало на смешок и удивление одновременно. Так символично судьба или Господь привели его к этой церкви сегодня и дали выбирать.

– Простите, мне нужно помолиться. – Молвит юноша, и, получив одобрительный кивок, отошёл ближе к иконостасу.

Взгляд юноши устремился на иконы. Иисус Христос, Богородица, Святые: все они точно бы смотрят в саму душу юного Данте и ждут ответа вместе с Патриком и крестоносцем. «Серые Знамёна» – иронично перекидывает слова в своём разуме парень, как будто играя ими. Мысли юноши вновь невольно уносятся к первому вопросу, с которого он и начал, вольно гуляя по городу.

«Серые знамёна» – новая власть, взявшая мёртвой хваткой в стальные тиски Сиракузы-Сан-Флорен. Безликая, не имеющая политической раскраски, идейно-ангажированного цвета ведёт за собой тысячи, десятки тысяч населения. Кто эти вестники новой власти? Память сию секунду наполнилась картинками. В ней промелькнуло и довольное лицо знакомого пекаря, и новые церкви, и чистота, стабильность, а в голове так и раздаются шумы строительной суматохи. Сытость, порядок и стабильность это предтечи Канцлера, идущие рука об руку со смертью еретиков и политических отступников? Тогда почему бы не остаться тут и не жить, находясь под чутким присмотром градоначальника, всего-то нужно отринуть идеалы демократического мира и изгнать из души либеральный дух.

Но готов ли он остаться здесь и сейчас вместе с населением, когда мир всё ещё носит на себе орды нечисти и преступников? «Римский Престол», Сицилийское Княжество, Чёрный Епископат, Приход Развратника, да и новоявленные информакратии являют собой жалкое зрелище. В каждой из этих стран каждый день умирают сотни людей. Голод, жажда, казни, болезни, преступность… неважно, ибо причин столько же, сколько и звёзд в чёрном небе. Как только Данте памятует об этих государствах, его душу начинает трясти, а сердце наливается жарким гневом, от злобы кожа красится в розовый, а дух пламенеет от праведной ярости.

Может быть, сейчас в одном из этих городов прямо в этот момент режут чьего-нибудь друга, или насилуют бедную девушку, грабят пожилых людей или дети умирают от голода и жажды. Возможно в этот самый момент где-нибудь в Риме, или на недалёкой Сицилии чью-нибудь мать или отца жестоко убивают, заставляя на это смотреть родных детей, или же наоборот – насилуют дочерей за долги на глазах папы и матери, сжигают и варят детей, заставляя смотреть на это родителей. Мир либерального постапокалипсиса более чем жесток, превосходя многократно по изуверству мир первобытных дикарей.

– Дай мне сил выбрать правильный путь. – Шепчет Данте, склонив голову в сторону иконостаса.

Ум Данте не остановить, снова и снова его наполняют картины насилия, которые приходилось ему саму видеть ранее. Выросший без матери, воспитанный тёткой и улицей, его память насыщенна действами жестокости и хвала Творцу, что это не заставило свихнуться парня. И снова, юркой змеёй в разум парня пролезла мысль, которая шёпотом, сотрясающим душу, вышла, открывая губы, по которым скользнула горячая слеза:

– Боже, позволю ли я себе отсиживаться в окопах или хоть что-то сделаю, чтобы остановить адскую круговерть мира? Кто я? Трус, боящийся кошмаров развращённых жалких городов? Или же я человек, который встанет против скверны и… воюющий за человечество?

И тут невольно Данте понимает, что нет больше никаких вестников и глашатаев «Серых знамён», Канцлера, Ковенанта или новой власти, неважно, называйте это как хотите. Нет вестников, кроме самих людей, которые желают избавиться от гнуси их поработившей. Люди – вот главный и истинный глашатай новой эпохи. Именно народ приведёт Канцлера к победе, очистив мир.