Джером Биксби - Врата времени [Сборник англо-американской фантастики]

Сказал и пошел в клубный бар (лучше бы домой поехал!).

…Она прошла к микрофону, покачивая бедрами, – воплощенная мечта, ростом под 170 сантиметров, в облегающем, как перчатка, искрящемся платье. Неповторимая брюнетка с зелеными глазами и восхитительными ножками. Платье было не таким откровенным, как наряд, который придумал ей Красвелл, но столь же волнующим.

Пробравшись за сцену, я встретил самый холодный прием. Да, она немного знает мистера Красвелла. Нет, она не спала вчера около полуночи; и не буду ли я так любезен объяснить, каким образом это меня касается?

Я со всей любезностью поинтересовался причинами ее неприязни и получил исчерпывающий ответ:

– Просто у меня нет никакого желания с вами знакомиться, мистер Парнелл.

– Ну почему же?

– Едва ли этот вопрос входит в вашу компетенцию. – Тут она слегка нахмурилась, словно что-то припоминая, и добавила: – Вообще-то я сама не знаю. Вы мне не нравитесь и всё. А теперь мне, с вашего позволения, пора на сцену.

– Еще минутку, пожалуйста! Я объясню…

– Что вы объясните?

– Действительно – что? Пока я соображал, она повернулась, и мне осталось только оценить ее достоинства с тыла.

Ну как будешь извиняться перед девушкой, если ей еще надо объяснить, за что ты будешь извиняться? Она не спала – значит, не могла видеть во сне конфуз с юбкой. А если даже так – снилась-то она Красвеллу, а не мне! Но блэкистоновская машина каким-то образом ухитрилась всадить в ее подсознание отвращение ко мне, Питу Парнеллу. Теперь без психиатра его оттуда не вытащишь. Или все-таки…

Стиву я позвонил тут же, из клуба. Он все еще жевал. Я ему и объявил без предисловий:

– Слушай, мне надо как следует подумать… в эту твою машину. Сейчас буду!

Когда я бежал к выходу, моя мечта как раз спускалась с эстрады. Я так и впился в нее взглядом, стараясь запомнить каждую черточку. Потом поинтересовался:

– Вы когда сегодня ляжете?

От пощечины я успел увернуться.

– Ничего, мне не к спеху. Еще увидимся! Приятных вам снов!

© Перевод на русский язык, Гаркави Е., 1994

– Они идут, – сказала Сеси, лежа неподвижно в своей постели.

– Где они? – выпалил Тимоти от дверей.

– Одни над Европой, другие над Азией, третьи над Исландией, четвертые над Южной Америкой! – ответила Сеси, и длинные карие ресницы закрытых глаз вздрогнули.

Тимоти подошел поближе, ступая по голым доскам пола.

– А кто идет?

– Дядя Эйнар, и дядя Фрай, и кузен Вильям, и еще я вижу Фрульду и Хельгара, и тетю Моргиану, и кузину Вивьен, и я вижу дядю Иоганна! Как они спешат!

– Они летят? – возбужденно спросил Тимоти. Его серые глаза сверкали. Он выглядел нисколько не старше своих четырнадцати лет. А снаружи завывал ветер, и темный дом озарялся лишь светом звезд.

– Они летят и они бегут, и каждый в своем облике, – не просыпаясь, рассказывала Сеси. Она не шевелилась, но ее разум бодрствовал, и Сеси рассказывала, что видит. – Вот я вижу, как огромный волк перебегает вброд речку над самым водопадом и в свете звезд его мех серебрится. А вот ветер несет высоко в небе бурый дубовый лист. И летит маленький нетопырь. И еще многие другие – скользят сквозь чащу леса, и мчатся среди самых верхних ветвей, и все они спешат сюда!

– Они успеют к завтрашней ночи? – спросил Тимоти, взволнованно комкая уголок простыни. Паук, сидевший у него на воротнике, выпустил паутинку и закачался, как черная подвеска, перебирая лапками: он тоже был взволнован.

Тимоти склонился к сестре.

– Они все успеют на Ночь Семьи?

– Да, да, Тимоти, да, – выдохнула Сеси и застыла. – И не спрашивай меня больше. Уходи. Я хочу теперь странствовать в тех местах, которые мне больше по душе.

– Благодарю, Сеси, – тихо сказал мальчик. Он вышел в коридор и помчался в свою комнату, заправить постель: он только несколько минут назад, на закате, проснулся и с первыми звездами побежал, чтобы поделиться с Сеси своим волнением.

Сейчас Сеси спала совсем тихо – ни звука.

Пока Тимоти умывался, паучок висел на своем серебристом лассо, обвивавшем тонкую шею.

– Подумать только, Чок-паучок – завтра канун Всех Святых! Хэллоуин!

Мальчик посмотрел в зеркало. Это было единственное зеркало в доме, разумеется. Мама делала ему поблажки, потому что понимала, каково ему с его болезнью. Ну за что его так?! Он открыл рот и грустно посмотрел на отражение жалких и таких непрочных зубов – природа поскупилась. Тоже мне зубы, – не зубы, а просто кукурузные зерна. Чуть ли не круглые, тупые, мягкие, белые… Это зрелище даже пригасило праздничное настроение.

Уже совсем стемнело – пришлось зажечь свечу. Мальчик ощутил навалившуюся усталость: всю последнюю неделю семья жила по обычаям Старого Света. Они спали днем и вставали с последними лучами солнца. Тимоти посмотрел на темные круги под глазами.

– Никуда я не гожусь, Чок, – тихо прошептал он своему маленькому другу. – Даже не могу привыкнуть спать днем, как все наши…

Он поднял подсвечник. Ну почему у него нет настоящих сильных зубов – резцов и клыков как стальные ножи! Или, скажем, сильных рук. Или – сильной воли. Хотя бы уметь посылать свои мысли по всему свету, как Сеси… Но он – урод. Больной. Калека. Он даже (Тимоти вздрогнул и придвинул свечку поближе) боится темноты. Братья над ним смеются – и Бион, и Леонард, и Сэм… Они дразнят его, потому что он спит в постели. Сеси – другое дело, постель ей нужна, чтобы удобнее было посылать свой разум на охоту. А Тимоти? Разве он может, как вся семья, спать в прекрасном полированном ящике? Нет! Не может! И вот мама разрешила ему иметь постель, свечу и даже зеркало. Ничего странного, что родня сторонится его, как креста. Ну что бы крыльям на спине прорезаться!

Мальчик снял рубашку и, извернувшись, посмотрел на голые лопатки. И снова вздохнул. Не растут. И не вырастут.

А снизу доносились таинственные волнующие звуки. С шорохом разворачивался черный креп, закрывая стены, потолки, двери. Вдоль перил лестницы вился запах горящих черных свечей. Слышался высокий и твердый мамин голос, ему гулко отвечал из сырого подвала голос папы. А вот входит в дом Бион – тащит большие двухгаллонные банки.

– Но я должен праздновать со всеми, Чок, – сказал Тимоти. Паучок крутнулся на своей серебряной нити, и Тимоти вдруг почувствовал себя одиноким. Да, он будет полировать деревянные ящики, носить поганки и пауков, развешивать креп… но когда праздник начнется, о нем забудут. Чем меньше будут видеть сына-урода, чем меньше будут говорить о нем, тем лучше.

Через дом пробежала Лаура.

– Ночь Семьи! – весело кричала она, и ее шаги звучали со всех сторон разом. – Ночь Семьи!