Дмитрий Манасыпов - Злые ветры Запада [litres]

Ее спутники, молча скакавшие о бок с ней, менялись не хуже самой ночи. И теперь Мойре стало по-настоящему страшно.

Вдали замерцала редкая цепочка огней, еле заметных. Они скакали назад, презрев день пути, проведенный Ножом в седле? Если так, то Мойра не ошиблась и это не просто огни. Сторожевые факелы на стенах фортов, окружавших город.

Они остановились на гребне одной из высоких дюн. Мойра покосилась на торчащий из песка белый, отполированный песком, ветром и временем камень. Высокий, светящийся внутренним светом под луной, так ясно смотрящей вниз. На сияющей голубыми отсветами поверхности кое-где темнели потеки. Мойра, ставшая за ночь скачки взрослее на несколько лет, поняла все и сразу. Сопротивляться она не могла. Сознание девочки висело где-то между остывшим песком и сверкающей луной.

Все произошло куда быстрее, чем кто-то из ее похитителей успел подумать. Пока ее привязывали к камню, свет померк. Старик посмотрел вверх, выругался и сморкнулся. Мойра, скрипнув зубами от боли в мышцах, подняла голову.

Небо потемнело. Ее внутреннее зрение, подаренное инъекцией, увидело все нужное. Увидело серые с черными краями тучи. Увидело молнии, зарождавшиеся внутри ворчащих воздушных глыб. Увидело ало-багровые всплески того, что так пугало всех горожан. И заплакала. От всей души, чисто, открыто и радостно. Так умереть казалось легче, чем от жертвенного ножа.

– Уходим, – буркнул старик, – сдохнет сама.

– Я помогу. – Ведьма Шейло, в ночи покрывшаяся светящейся змеиной чешуей, усмехнулась и спрыгнула с коня. – Помогу…

Старик сплюнул и тронул своего вороного. Мойра с ужасом покосилась на блеснувший в правой руке женщины предмет. Над головой загрохотало, закручивающаяся адская буря приближалась. А потом ночь закричала.

Ночь кричала детским плачем, ревом кугуара, криком совы и свистом злого западного ветра. Кони заржали и понесли, не обращая внимания на седоков и команды. Шейло завопила и развернулась, вскидывая вторую руку, мерцавшую голубым пламенем. И не успела. Ночь могла не только кричать.

Темнота, сгустившаяся вокруг, взбухла, двигаясь резкими, как схватки роженицы, движениями. Черный воздух разорвался рывком, выпуская что-то, еще более черное, не отражавшее совсем пропавший свет. Длинное гибкое тело, мягко ступавшее шестью лапами, закружилось вокруг краснокожей ведьмы. Кольцо вилось все быстрее, Шейло крутилась, не успевая понять, где голова, где хвост.

Мойра, как завороженная, смотрела на карусель смерти. И совсем не обращала внимания на алые хлопья, медленно и лениво падавшие с неба. Несколько уже совсем спокойно осели на ее плечах, распустились тонкими, рдеющими багровым, нитями. Нити спокойно проходили сквозь ее кожу, расцветая изнутри тонкой паутиной страшной дьявольской мозаики. Но боли она не ощущала. Разве что стало чуть холоднее.

Когда длинный хвост ухватил женщину поперек туловища? Она не заметила. Черная живая молния скрутила и практически переломила Шейло пополам. Блеснули зубы в несколько рядов в разинутой змеиной пасти существа, двигающегося с грацией кошки. Смертоглава.

Мойра задрожала, услышав хруст позвонков. Смертоглав, довольно урча, рвал добычу. Воздух пах дождем, мокрым песком и кровью. И именно сейчас, посмотрев на свою грудь, она увидела семя. Адово семя. То, чем детей пугали в воскресной школе с самых малых лет. Она смотрела на чудные красные цветы, распускавшиеся под ее кожей, и не понимала будущего. А потом, когда с ней так ничего и не произошло, рядом еле слышно скрипнул песок. Мягко и опасно.

Она подняла голову, уставившись в непроницаемо темные глаза существа, севшего напротив и обвившего лапы хвостом. Смертоглав, довольно облизывающий длинным черным языком морду, смотрел на нее. Вдыхал странно, в два захода, выдыхал, обволакивая смесью смерти и мускуса.

С ней все же что-то произошло. Да, она живая, явно отринутая Господом Богом, но живая. И зверь, гроза пустыни, сидевший напротив, виделся ей немного другим. Живой подвижный комок черной ртути светился несколькими цветами, но главную скрипку играл алый. Зверь, сидевший напротив, сопел и нюхал Мойру.

Мойра проглотила слюну, заметив, как он дернулся к ней. Сухой черный нос оказался прямо напротив ее лица. Узкие ноздри несколько раз с силой прогнали воздух взад-вперед. А потом, так же неуловимо, как и появился, смертоглав исчез. Остались только ночь, затухающие бутоны адского семени и Мойра.

Ее нашли утром. Патрульные, проверявшие границы вокруг города, долго стояли, рассматривая Мойру. Отец приехал только через час и не подошел к ней. Подошли другие, ближе к вечеру. Солнце сожгло ее лицо до волдырей. Волосы стали жесткими и горячими.

Когда двое здоровяков в бурых просторных балахонах срезали веревки, Мойра не могла даже пискнуть. Кожа на лбу и шее лопнула, но кровь не текла, ленивая, почти кипящая. Ее спеленали толстыми кожаными ремнями, влили в рот половину фляги горького настоя, тут же отправившего ее еще глубже в бессознательное ничто. Она почувствовала металл, раздирающий спекшиеся губы и сломавший два последних зуба. И упала в темноту без конца и начала.

Ее, прикованную к стальной крестовине, долго везли в темном прохладном фургоне. Изредка входил бурый, давал пить и выносил жестяной таз, стоявший под ее ногами. Молчал, не отвечал на вопросы испуганной и измученной Мойры. Фургон трясло и подкидывало. Боль, сидевшая в ней, радовалась. Набрасывалась, окутывала со всех сторон и, довольно урча, как смертоглав, грызла ее.

Из фургона Мойру вынесли все те же бурые молчуны. Что она заметила вокруг? Высокие стены, узкий колодец внутреннего дворика, распятия на острых шпилях, венчавших две каменные башни, людей в длинных плащах и красивую картину над входом. Мягкую, написанную светящимися изнутри красками. Мадонна и ее сын грустно смотрели на истерзанную девочку, на ее обезумевшие глаза, на цепи, сковывавшие ее по рукам и ногам, на серебряные удила, впившиеся в рот. Смотрели и молчали. А повзрослевшая за одну ночь Мойра уже знала, где она. И знала, что скоро ее сожгут. Но как же она ошибалась.

Ее ждали в длинном темном зале. Трое, мужчины и женщина. Смотрели, как Мойру сажают на холодное стальное кресло, как затягивают новые кожаные ремни на запястьях и лодыжках, молчали. Ждали еще кого-то. Кто-то оказался врачом. Или просто пах, как доктор Андерсон. Хотя доктор Андерсон никогда не пах свежей кровью.

– Так, что у нас? – Высокий худой padre с кожаным длинным фартуком поверх черного облачения и с крестом в вырезе воротничка цокнул языком. – Господь милосердный, совсем ребенок.