Михаил Француз - На пороге мира [litres]

Молодой человек с потерянным видом сидел на берегу озера Нево и смотрел на воду остановившимся взглядом. На берегу суетились люди, техника. По поверхности воды двигались катера спасателей. Недалеко приземлился черный официального вида флаер с СИБовскими номерами.

Из него вышла женщина в строгом костюме, со строгим лицом и строгой прической. Она подошла к парню и остановилась.

– Здравствуйте, Леонид, – поздоровалась она с сидящим, погруженным в свои тяжелые мысли молодым человеком. Тот замедленно оторвал взгляд от воды и перевел его на подошедшую женщину.

Та с трудом подавила желание поежиться под этим взглядом. От веселых глаз Лени Жестянкина или «знаменитых» глаз Ангела не осталось и следа. Они потухли. Были пустыми, тяжелыми и мертвыми. Жизнь в них больше не искрилась.

– Она… Я хотел… Мы плыли… И тут… А я нырял-нырял, а… а ее нет, – путано, но исчерпывающе описал ситуацию он, продолжая держать своим потухшим мертвым взглядом взгляд женщины.

То, что из его глаз ушла жизнь, никак не повлияло на их непреодолимо магнетическую силу. Угрюмова и хотела бы разорвать зрительный контакт, а не получалось. И этот взгляд мертвеца вытягивал жизнь и из нее самой, словно присосавшийся вампир выпивает кровь из жертвы, быстро, страшно и неостановимо.

Тут крики на берегу отвлекли юношу, и тот сам разорвал контакт. Угрюмова покачнулась, вновь обретая себя и стряхивая жуткое наваждение.

А на берегу была суета: пристал катер спасателей. И с него на землю переносили длинный тяжелый сверток.

Юноша медленно встал и деревянными шагами двинулся в ту сторону. Было видно, что одевался он в спешке, не вытершись после купания, да и вообще не думая об этом: одежда на нем промокла и липла к телу. Рубашка была застегнута криво, не на ту пуговицу и наполовину торчала из штанов. Волосы были влажными и растрепанными. К светлым брюкам, в том месте, на котором он сидел, пристали сухие травинки, листья и частички земли, добавляя неряшливости его виду.

А там, на куске брезента, лежало голое тело девушки. Мертвой девушки. Совершенно и бесповоротно мертвой Лены Гонцовой. Героя Империи, капитана СИБ в отставке, Гонцовой Елены Васильевны.

Парень так же медленно упал на колени перед телом и дрожащей рукой прикоснулся к ее лицу, отводя с него волосы. Кожа под пальцами была холодной и склизкой от воды и донной грязи.

Он профессионально приложил пальцы к шее, нащупывая пульс на сонной артерии, но даже и без этого было понятно даже на взгляд совершенно неопытного человека, что поздно искать пульс. Дошло это и до парня.

Он не стал устраивать истерик. Просто отошел и привалился спиной к дереву. Закрыл глаза и замер.

Через какое-то время подошли к нему двое мужчин в одинаковых официальных костюмах.

– Леонид Васильевич…

– Да? – открыл он глаза, не меняя позы.

– Вы должны будете проехать с нами, – сказал второй мужчина из этой двойки.

– Зачем? – без всякого интереса спросил он.

– Для дачи показаний. Девушка умерла – мы обязаны расследовать обстоятельства.

– Что тут расследовать? Было жарко, сдуру полезли купаться. Отплыли от берега метров на двести – двести пятьдесят. Показалось недостаточно весело. Решили поплыть к берегу наперегонки. Я вырвался вперед. Какое-то время плыл. Оборачиваюсь – а ее нет. Я сперва позвал. Потом секунд через десять забеспокоился и начал нырять, выискивая ее под водой. Не нашел… Собственно, все… Минут через десять поисков поплыл к берегу, добрался до коммуникатора и позвонил в службу спасения.

– Вот все вот это там и запишем в протокол. Поедемте, – настоял на своем первый.

– Вы ведь не отстанете? – констатировал Леонид.

– Нет, – подтвердил его опасения второй.

– Тогда поехали… Все равно ведь придется… Вы же думаете, что это я ее утопил… Естественно: он же убийца, мясник хладнокровный, что ему еще и свою любовницу завалить? Он же псих повернутый. Ведь так вы думаете, хоть и молчите сейчас. Поехали.

– Как он? – спросила, подходя к односторонне прозрачному бронированному стеклу, строгая женщина в строгом костюме.

– Молчит, – ответил находящийся рядом майор Иванов. – Боли не боится. Под спецпрепаратами несет полную околесицу, причем большинство на него вообще не действует. Врачи диагностируют необратимые последствия частого применения препаратов групп А, Б и S.

– То есть полный курс специальной подготовки к допросам? Плюс группы А и Б… То есть алкоголь и обычные, гражданские наркотики на него не действуют в принципе? – уточнила Угрюмова.

– Да. Насчет боли – специалисты говорят, что это медитативные техники контроля тела. Его на куски можно резать, а он стихи о солнышке и стрекозках будет сочинять в это время.

– Скорее уж обдумывать, что делать с вашим трупом и просчитывать варианты побега и прорыва. Не тот человек, чтобы про стрекозок стихи писать. Или Меконг забыли уже, майор?

– Это просто пример был. Неудачный.

– Что по уликам? Что вскрытие показало?

– Нет улик. Следов насилия или травм на теле не обнаружено. Вскрытие подтвердило, что капитан Гонцова просто захлебнулась. Нам нечего ему предъявить. А держать без предъявления – не та фигура.

– Как он вообще?

– Потухший, угрюмый. Замкнулся в себе. На контакт не идет.

– Выпускайте с извинениями. Его снаружи принц ждет. Церемония прощания и похороны назначены на завтрашнее утро.

– Разрешите выполнять?

– Выполняйте.

Иван увидел идущего навстречу Леонида и ужаснулся. От того человека, что он помнил всего тремя днями раньше, не осталось ничего. Погасший огарок. Потухшая головешка. Ничего, что так выделяло его раньше среди безликой толпы, не осталось: ни улыбки, ни ясного, прозрачного взгляда ребенка, взирающего на огромный и интересный мир. Ничего. Только тусклый, мертвый взгляд сломавшегося человека.

Поздоровались молча. Простым рукопожатием. Слова были лишними. Да и без слов рядом с Леонидом было тяжело, словно могильная плита на плечи давит. Понятно, что ощущение чисто психологическое, но при этом настолько сильное, что физически сутулиться начинаешь.

Вышли из здания управления и на флаере принца, с охраной, естественно (без охраны Иван теперь не ездил – попытка похищения и месяц в джунглях здорово прочищают слишком самоуверенные мозги), доехали до ближайшего кафе, где слегка перекусили. Опять же молча.

Жестянкин ел без аппетита, механически, словно робот, выполняющий программу «питаться», просто потому что надо. Надо, чтобы иметь силы на завтрашний тяжелый и длинный день. Всего лишь надо. Понятий «вкусно – невкусно», «хочется – не хочется» просто не существовало.