Дмитрий Власов - Сталкериада. Путь мага

— И кстати, Алёша. В Библии слово «быть» во второй строчке. Сразу после сотворения неба и земли. Звучит как «Земля же Была…». Понимаешь? Первая строчка — «сотворить», а вторая — «быть»! Даже здесь подсказка, что без «быть» смысла от существования любого объекта во Вселенной, включая и жизнь человеческую, будет маловато. Понимаешь? Твоя мать тебя, как проект, списала, но благодаря твоей воле жить и благодаря защите отца, ты смог выстоять в этом акте. Но далее по твоей жизни «быть» она тебе запретила! А ведь она, хочешь того или нет, была твоим богом лет до семи, это точно. Понимаешь?

Алексей смущенно пожал плечами.

— Все будет хорошо, Сидорович. Все теперь будет просто замечательно.

Лицо Алекса осветила первая улыбка с того момента, как он провалился в смерть.

— Ну вот и прекрасно. Позволь проверить твой пульс.

Сидорович взял Алекса за запястье, наложил на вену три пальца и несколько секунд молчал.

— Ну что ж, восстановление налицо. Пульс уже наполняется. Сейчас я принесу тебе еще горячего чаю. Чуток подогреем твою кровь.

Напившись горячего и очень сладкого чая, Алекс провалился в сон. Проснулся Алексей уже ближе к ужину.

Хотелось залезть под горячий душ и поесть. Чем Алекс и занялся. Полчаса он расслаблялся под контрастным душем, разогрев свое тело до пунцового цвета. Добравшись до кухни, он обнаружил там Сахарова.

— Алеша. Как самочувствие? Вижу, в норме.

— Благодарю, Профессор. Я в порядке. Контрастный душ прекрасно помог. Есть хочу.

— Конечно хочешь. В таких перегрузках за час организм может сжечь недельный запас энергии всех видов. А ты часа три проживал это состояние. Так что. Если тебя взвесить, килограмма три, четыре ты вполне мог потерять. Сахаров продолжал нарезать капусту на салат. Алекс достал из холодильника пару бутербродов и поставил чайник на плиту.

— Алексей, Сидорович сказал, что ты вспомнил себя в утробе матери.

— Да, Профессор. Печально такое о себе узнавать.

— Беда, беда. Хотя, это очень ценный опыт для тебя. Ты, до нашего эксперимента, чувствовал цену каждого мига Жизни. Поскольку много времени находился перед возможным убийством своей жизни. Поэтому ты и воюешь всю свою жизнь за справедливость. Потому что подсознательно чувствуешь, что любая несправедливость приближает того, к кому она направлена, на шаг ближе к его смерти. А теперь ты ценность Жизни ещё и осознал. Теперь тебе станет легче. Ты перестанешь воевать за справедливость.

— Почему, Профессор?

— Потому что справедливость, это не декорация твоей жизни. Справедливость, это нечто другое. Вот смотри. Ты ощутил, что тебя могут убить. Ни за что. Ты зла никому не делал. Даже не думал о зле. А тебя твоя вселенная захотела убить. И это возмутило твою суть. По отношению к тебе, тому беззащитному, беспомощному и неспособному к самообороне, намерение твоего убийства ты воспринял, как несправедливость. Поскольку для тебя вся вселенная тогда была ограничена утробой твоей матери.

— Профессор, но я не вспомнил чего либо, кроме страха.

— И не мудрено. Если ты попадал в смертельные ситуации, то ты должен помнить, что на момент борьбы за жизнь, все чувства и желания, кроме намерения выжить — исчезают. Но когда свою жизнь отстоишь, тогда вдогонку в голове разворачивается анализ причин и следствий. И если тебе не удается разобраться с этим, то вполне можно застрять в эмоциях гнева и в состоянии несправедливости. У меня так было после чернобыльской катастрофы. Я потерял практически всё свое здоровье и несколько лет боялся и ненавидел весь мир. Только позже, когда я смог убедить себя, что мне это на пользу, я начал искать способы исцелиться и начать жить. В твоем же случае разобраться не было никакой возможности. Потому что у тебя не было информационной базы сознания. Твой разум, в утробе матери, был чист и пуст. И была только атакующая тебя вселенная. Нужно быть очень сильным, чтобы прорваться сквозь это и остаться человеком. И ты, хоть и оказался сильным и сохранил свое человеческое, всё-таки застрял в эмоциях. Ты не мог вспомнить причину своего страдания. Но постоянно ощущаешь боль психической травмы, вынужден и далее постоянно к этой боли возвращаться вниманием. Поэтому всю свою последующую жизнь ты был управляем эмоциями, возникавшими под давлением этой не проходящей боли. И главная из твоих эмоций — возмущение несправедливостью мира.

— Да, Профессор. Так. Вопрос у меня. Как зародыш размером с куриное яйцо, и не знающий ничего об окружающем мире, может быть сильным?

— Вооот, Алёшенька, а это правильный вопрос. Есть у меня предположение, что человеческие сущности, идущие на воплощение, чрезвычайно сильны. Но в стратосфере нашей планеты существует некое качество, которое не дает нашим сущностям воплотиться в трехмерность на сто процентов. Мы здесь воплощаемся процентов на пять-десять от потенциала идущей на воплощение Души, а остальная часть отключается и в жизнь не воплощается.

— Как такое может быть?

Сахаров немного помолчал, размышляя, с чего начать объяснение.

— Видишь ли, Алёша, в нашем мире все очень прагматично. Природа, она сама по себе очень экономна и прагматична. Ничего лишнего. Энергия дается только на достижение нужного результата и не более. И так было, пока во Вселенной не появился Человек. Он единственный в энерго-материальном мире обладает способностью перераспределять все виды природных энергий так, как ему вздумается. Тем самым он вносит в прагматичные процессы Природы элемент нестабильности. И что это нам с тобою даст?

Профессор посмотрел с любопытством на Алексея.

Тот положил в задумчивости бутерброд на тарелку.

— Нестабильность позволяет расшевелить застывшее и неизменное, и вносит элемент нового.

— Ого. Ты уже по-ученому заговорил. Улыбнулся Сахаров. — Да, ты прав. Вносится Новое. Но если ты помнишь из моей брошюры о многомерности, создание творческого нового, это уже пятимерие. Творчество Души. Понимаешь, к чему я клоню?

Алексей задумчиво посмотрел на ученого. И пожал плечами. — Не понимаю, Профессор.

— Тогда я задам тебе наводящий вопрос. Мы с тобою по счету, на какой планете живем от Солнца?

— На третьей.

— А душевное творчество с какой мерности?

— С пятой. Алекс непонимающе смотрел на тарелку с едой.

Профессор хитро улыбался. — Так, еще до тебя не дошло. Тогда продолжим мозговой штурм. Вспоминай, сколько пальцев было у динозавров на лапах?

— Вроде три.

— Именно. И когда они исчезли?

— Давно. Миллионы лет назад.

— Уточню. Десятки миллионов лет назад. И что, Алешенька, есть у тебя мысли по тому, что я озвучил?

— Погодите профессор, вы хотите сказать, что живые формы имеют количество пальцев, равное мерности, в которой живут? Но мы же живем в трехмерности. И у нас пять пальцев. Несостыковочка.