Дмитрий Власов - Сталкериада. Путь мага

Сахаров быстро расстёгивал ремни датчиков, Сидорович вторил ему, снимая датчики с ног. Когда все ремни сняли, оба мужчины взялись за одеяло и переложили Алекса вместе с одеялом на пол.

Сидорович, давайте массаж сердца. Сахаров подложил под ноги подушку, немного приподняв их и принялся растирать по очереди и руки и ноги, стимулируя кровообращение.

В лабораторию вбежал Сергей, неся в руках большой железный чемодан…

Алексей открыл глаза. Грудь дико ныла. Было больно дышать. Во всем теле ощущалась бесконечная усталость, мысли обрывками проскакивали мимо, никак не фиксируясь.

— Ну слава Богу. Алекс. Аалеекс! Лёёёшааа!

Алекс услышал свое имя. И начал потихоньку возвращаться. Он вспомнил про лабораторию. Про эксперимент. Неожиданно он вспомнил главное. И дикая физическая боль пронзила его тело насквозь, вдоль всего позвоночника, выгибая тело в дугу. Алекс, подчиняясь этому импульсу выгнулся и снова его забила мелкая дрожь. Кто-то крепко его сжал.

— Тише тише. Лёша. Всё! Закончили! Возвращайся. Давай, давай. Приходи в себя.

Алексей смог усилием воли сфокусировать зрение. Из далека проявилось лицо Сидоровича. Тот по-отечески улыбался, при этом крепко прижимая плечи Алексея к земле.

— Всё. Всё позади. Всё закончилось. Успокаивайся. Ты в лаборатории. Я Сидорович. А это Профессор. Вот Сергей. Все здесь. Давай, давай, приходи в себя.

— Как же ты нас напугал.

Алексей глубоко вдохнул, выдохнул. В груди кололо. Сильно кололо. Пошевелил руками, ногами. Сконцентрировался. Попытался сесть. Сидорович его поддержал, помогая.

— Ну вот и хорошо. Молодец. Выжил. Значит еще поживешь.

— Что со мной, я умирал? Почти шепотом спросил Алексей.

— Да. Мы тебя откачивали. Минуты три ты был мёртв.

— Ничего себе.

Он сидел на полу, поддерживаемый Сидоровичем, оглядываясь по сторонам и прижимая к груди руку.

Сахаров, поняв, что опасность миновала, предложил.

— Ну что, друзья. На сегодня всё. Алексея на его кровать под ваше, Сидорович, наблюдение. А мы с Сереженькой приберемся в лаборатории. Да и пора бы пообедать. На кухне я сегодня подежурю.

Алексея отвели в его комнату. Уложили и напоили горячим сладким чаем. Чуть позже Сидорович принес заваренного сбора трав. После порции горького отвара Алексею явно полегчало, и он уже смог подержать разговор. Слабость потихоньку уходила.

— Сидорович, расскажите, что было.

— Алексей, ты явно что-то вспомнил. Но это воспоминание тебя чуть не убило.

— Да. Я вспомнил. Сначала я спал. Потом был свет. Очень яркий. И теплый. Потом темно и тепло. И очень радостно и приятно. А затем. А затем огромная мощная ненависть и смерть. Я насквозь пропитан ощущением этой ненависти и смерти. И это продолжается бесконечно долго. Только эта ненависть, она как бы чередуется с периодами тишины. Несколько раз я умираю. Это страшное ощущение. Это не сон. Засыпая, ты остаешься в самом себе, чувствуешь себя. Но когда ты умираешь, ты просто исчезаешь. А когда возвращаешься, то сил нет вообще ни на что. Ни на ощущения, ни на слух, ни на эмоции. Это страшно. Так было несколько раз. Каждый раз я возвращался из смерти на мощнейших ощущениях этой внешней ненависти. Эта ненависть вырывала меня из смерти и давила собой. С какого-то момента я слышу голоса отца и матери. Они постоянно ругаются. Она клянет его за свою судьбу. И кричит об ублюдке. И она от этого ублюдка все равно избавится. Она все равно его добьет. И если не химий, так у хирурга.

Сидорович с грустью смотрел на разбитого, растоптанного и морально полностью уничтоженного парня. Алексей озвучивал все, что удается вспомнить, еще не понимая, что все происходящее в то время крутится вокруг его жизни. Это над его жизнью убивалась его мать. И до Алексея это начало доходить.

— Это что же получается. Это я в утробе матери был? А она меня хотела абортировать? И даже несколько раз ей это почти удалось? Когда я умирал.

На Алекса было больно смотреть. Сидорович положил руку на плечо Алексею. Долго молчал.

— Алексей. Главное, что ты жив. Все остальное уже не имеет никакого значения. Просто останься живым и далее. Хорошо?

Алексей кивнул. Это был жест отчаяния. Перед ним проносилось все его детство. Все, что он помнил, было пропитано этой ненавистью. Мать ненавидела отца. Мать ненавидела его. Мать и отец собирались разводиться. Про свою беременность она почему-то узнала слишком поздно. Отец, узнав о беременности, встал на защиту ребенка. Он не дал матери пойди в больницу на аборт. Как отцу удалось убеждать ее, Алекс не знал. Но только за одно это он готов был ему простить его вечно пьяное лицо и заплетающийся язык на протяжении всего детства Алекса. Мать, по-видимому, тайком от отца, принимала какие-то яды. В надежде прервать беременность. Тогда Алекс и умирал. И таких попыток было несколько.

Наконец он вынырнул из воспоминаний. Его жизнь и его боль наконец то начали обретать ответы. Сидорович так и сидел рядом, молча ожидая, когда Алекс смириться с открывшейся правдой.

— Да уж, Сидорович. Вот такие дела. И что мне теперь со всем этим знанием делать?

— Алексей, просто живи. Живи на зло всем злым. В первую очередь, докажи себе, что ты достоин этой жизни! Что бы кто из окружающих о твоей жизни не думал иного! Причем докажи себе не своими поступками. Смысл жизни человека далеко не в поступках. Смысл жизни в разрешении себе быть собой. Даже не собой. Просто быть. Просто осознанно присутствовать в происходящих с тобою событиях и явлениях. Видишь, ты по незнанию, всю предыдущую жизнь исполнял волю твоей матери. А какова была воля твоей матери по отношению к тебе?

— Не живи? Алекс постепенно возвращался из мира эмоций в мир размышлений.

— Ну. Это тоже. Но это не самый высокий уровень реализации. Видишь ли, родители для ребенка долгое время исполняют роль богов. А боги распоряжаются не жизнью. Хотя и это тоже, но это не главное. Боги распоряжаются бытием. Твоя мать запретила тебе быть. В твоей жизни тебя просто не было. Маска. Рефлексы. Страхи. Биологические потребности. А на тебе целостном, как на человеческом разуме был поставлен гриф «небытие».

Услышав это слово, Алекс провалился в такую пропасть отчаяния, что испугался, что снова начнет умирать.

Сидорович это заметил и встряхнул его за плечо.

— Алексей, просто будь! Позволь себе быть. Ты ни разу в жизни еще этого не делал. Осознай это. Просто будь!

Глаза Алекса были полны отчаяния, бесконечной тоски и боли. Но присутствие Сидоровича вдохновляло в нем надежду. Надежда постепенно топила тьму в его сердце. Надежда растворяла боль прошлого. Превращая отчаяние в желание ощутить себя «быть». Алекс не знал, что такое «просто быть», но он ощутил, что если желать этого себе, то внутри становится легче.