Валерий Большаков - Багатур

— Очень приятно, Рогерий. Сейчас я вас напою… Заварю веточки малины, смородины… Я даже немного высохших ягодок собрал!

Доминиканец с удовольствием и жадностью выпил горячий настой.

— Согрелся… — выдавил Рогерий, задыхаясь, и мучительно заперхал, давясь кашлем. Отдышавшись, он заговорил: — Об одном прошу, как брата по вере… Знаю — вы, православные, против папы римского и расходитесь во взглядах с католиками, но так ли глубок раскол? Ведь исповедуете вы не богопротивную ересь, а веру во Христа! Я являюсь… являлся, хе-хе… конвентуальным приором киевского монастыря доминиканцев, а здесь нахожусь по очень важному делу — оно касается судеб мириадов грешных и невинных душ, населяющих Венгрию, Моравию, Богемию, Алеманию, [103] Алемания — Германия. Австрию… все те земли, на которые устремили свои алчные взоры эти ужасные татарины… Мы так мало знаем о них! Брат Юлиан бывал в Орде этой осенью и выведал имена виднейших королей манглов — Бахатура, Коактона, Фейкана, Байдара, Гермеуса, Кхеба… (Пончик не стал поправлять приора.) Мне же, ничтожному слуге Господнему, удалось больше — ныне у ордена есть верный помощник в самой Орде… — Приор захрипел, силясь улыбнуться, и выговорил: — Орда… Ordo fratrum praedicatorum… [104] Ordo fratrum praedicatorum — орден братьев-проповедников, одно из названий доминиканского ордена (лат.).

Рогерий сомкнул веки, из горла его вырывалось сипение и хлюпы. Пончик с содроганием понял, что этому человеку действительно жить осталось недолго — обескровленный, с воспалением лёгких… Доминиканец открыл мученические глаза и проговорил неожиданно ясным голосом:

— Наш человек в Орде является терциарием. [105] Терциарий — доминиканец, не дающий обета безбрачия, живущий в миру, подчиняющийся основным пунктам доминиканского устава и помогающий в работе своим «старшим братьям» — монахам. Название связано с понятием «третий орден»: первая ветвь — это монахи, вторая — монашенки, третья — терциарии. Он сам — татарин, но крепок в вере истинной и рьяно исполняет наказ самого папы Григория IX. Защитить от набега чад Божьих — вот цель его нелёгкого служения. Я должен был передать ему послание от генерального магистра Иордана Саксонского, но… не судьба.

— Вы хотите, чтобы я его передал? — уточнил Александр. — Но… как же я найду этого вашего терциария?

— А его не надо искать! Послание следует оставить в подвале Успенского собора, что в Рязани… — Приор разъяснил, как найти «почтовый ящик», и обмяк, истратив последние силы. Жизнь покидала его тело, рассудок мутился сильнее и сильнее, в задышливой речи всё чаще звучала латынь: — Восхвалять, Благословлять, Проповедовать… [106] Девиз ордена доминиканцев. Domini canes… [107] Божьи псы… (лат.) Еретиков… На куски… Рвать… В Рязань отнеси… В собор Успенский… Recennie quod est alius ducatus Rucenorum… Завоёвывать… Romam et ultra Romam… [108] Рязань также является одним из княжеств русских… Рима и дальнейшего… (лат.) Страх Божий…

Голос Рогерия угасал, и вот уже одни губы его слабенько вздрагивают, тщетно пытаясь выговорить последнее слово. Замерли в тоскливом изгибе. Недвижный взор остекленел. Душа раба Божьего Рогерия рассталась с телом…

Пончик спрятал за пазуху переданный ему пергамент, скрученный в трубочку, и занялся похоронами — переволок тело монаха в яму неподалёку, а после долго жёг костёр, отогревая почву, отковыривая тесаком куски земли и засыпая ими покойника.

Устал он так, что на изготовление самодельного креста сил просто не осталось.

— Покойся с миром, — пробормотал Александр и влез на коня. — Помчались, Росинант…

Выбравшись к Пронску, Пончик увидел бревенчатые укрепления на валу, истыканные башнями с шатровыми кровлями. Дубовые стены чернели морёным дубом, а крыши серели уложенным тёсом. А над башнями вырастали колоколенки и луковки церквей. Дымы многочисленных печей не поднимались выше храмов, стелились сизою пеленой по-над городом.

Прямо к стенам подступали домишки слободы. Укрепления у них были пожиже городских — вал да частокол, но народ селился, надеясь не на защиту княжеской дружины, а больше «на авось». Авось не придут кочевники, авось не нагрянут князья-соседи, Пронск делить. Авось уцелеем…

Картина была такая мирная, такая спокойная, что у Пончика дыхание перехватило. Он не помнил, как оно всё было по истории, да и можно ли верить учебникам? Скорей всего, спалят город. Разграбят и спалят. И слободе не жить. Большую резню учинят монголы, пожарище оставляя после себя и горы заиндевевших трупов, обобранных и поруганных. Война, она такая…

Александр прислушался. До него донёсся собачий лай и заполошный крик петуха, коровье мычание и одинокий женский голос, выпевавший долгую ноту песни, печальной и нескончаемой. Слов было не разобрать, больно далеко, но Пончик заслушался. А потом, перекрывая все шумы, забили колокола — сначала большой ударил, глуховато, весомо, потом зазвонили малые, присоединяя свои голоски к первому гласу.

Шурик даже не пытался подъехать к Пронску — куда ему, боголу, соваться? И слушать не станут, побьют, а то и вовсе… того… выше дерева стоячего. Вздохнув, он поневоле вобрал носом накатившие запахи — дровяной гари, молока, навоза и ещё чего-то кислого, опары, что ли.

Вздыхая, Пончик свернул на «прямоезжую дорогу» — к Рязани.

…Обросший, исхудавший, с закопчённым лицом, пропахший потом своим и конским, Александр Игоревич Пончев представлял собой душераздирающее зрелище, но глаза его горели решимостью.

Выбравшись к реке, он верно счёл её Окой и двинулся по берегу, высматривая стольный град. А вот и он!

Вдали, на том берегу, показались присыпанные снегом валы и бревенчатый тын, из-за которого выглядывали разноцветные маковки церквей. И тут Шурику перестало везти.

Откуда ни возьмись, набежали мужики в бурых армяках и собачьих треухах и обступили коня. Сильные руки стянули седока наземь.

— Попался, мунгал! — заорал мужичонка с редкими пегими волосиками. — Ужо тебе!

— В прорубь «копчёного»! — крикнул его длинноносый сосед, отвешивая Пончику тумака. — Ишь, окаянный, ходит всё, высматривает!

— Бей татарву! — взвился клич.

— Стойте! — завопил Александр. — Вы чего?! Я же свой! Я от монголов бежал и к князю вашему иду! Еле добрался до вас, а вы — бей…

— Свой?! — Длинноносый ухватил Пончика за отвороты дохи и притянул к себе. — Ты ишшо скажи, што крещёный!

— Да вот те крест!

Мужики затоптались неуверенно, запереглядывались — а вдруг и взаправду? Сгубишь зазря душу христианскую, не подумав, Бог не простит…

— А ну, — решительно сказал красноносый бородач, — давай, в город его! Пущай князюшка сам разбирается!