Валерий Большаков - Багатур

Десяток Изая ехал в передовой сотне. Дорога впереди заузилась, вильнула в сторону. С обеих сторон лес вставал, как крепостные стены, сосна к сосне, ель к ели. И вот одолела сотня Эльхутура поворот и выехала на большую поляну. Снег на ней был не топтан, а в сторонке глыбился здоровенный валун.

— Не его, случайно, Попович выворотил? — спросил Олег без улыбки.

— Его, — подтвердил Изай.

— А надпись где?

— Так внизу же! Переверни да прочти…

Ответить Сухов не успел — из леса повалили мужики в армяках и шубах, с топорами и копьями в руках. С рёвом и матом они бросились на ордынцев.

Целую секунду Олег смотрел на распяленные рты, на сверкавшие глаза, на бороды нечесаные и лишь потом саблю выхватил.

Чимбаю, ехавшему рядом, не повезло — копьё прободало шею его коня, и тот рухнул, хрипя и дёргая ногами. Нукер изловчился, успел соскочить и мигом уделал копейщика. А за ним подбегал другой, и третий, и десятый.

— Изай! — заорал Эльхутур. — Отрезай их от леса!

Селукович кивнул только, отбиваясь от пары озверелых мужиков в тяжёлых полушубках из медвежьих шкур. Конь Изая бился в агонии, распуская по снегу выпущенные кишки, а куман прижимал мужиков — те ревели, как взаправдашние медведи, и вовсю работали самодельными мечами, переделанными из тесаков. Арбан-у-нойон крутился, стараясь так встать, чтобы нападавшие мешали друг другу.

Олег рубанул с седла, уделывая одного из «медведей», и Селукович расправился со вторым.

— Отсекаем их от леса! — крикнул он, вскакивая на запасного коня. — Хуту! Тайчар!

Десяток бросился за своим командиром, заходя мужичью в тыл. А вот и вся сотня охватила разбойников. Хотя какие это разбойники? Партизаны, мстители народные. Когда это разбойный люд кидался на целую рать? На обоз — ещё куда ни шло.

Отрезанные от леса, мужики попали в окружение, а ордынцы всё прибывали и прибывали, самой массой подавляя всякое сопротивление.

Десятка два ростовчан, или кто они там были, всё-таки смогли уйти. Преследовать их не стали — в густом лесу деревья росли так часто, что впору бочком передвигаться, а уж конным там делать было совершенно нечего.

— Быстро отсюда! — хмуро скомандовал Изай. — Нехорошее тут место, заколдованное…

Олег кивнул. Говорить не хотелось, смутно было на душе.

Эти мужики, «неуловимые мстители»… Чего вдруг они напали? Почему не смирились, не признали господства Орды? Откуда в них столько лютой ненависти? За что они мстили? Или не мстили вовсе, а по-своему понимали почётную обязанность — защищать родной край? Они-то не князья, их-то не обвинишь в междоусобной разборке. Увидали мужики врага, сошлись, да и врезали. Сгинули все, как евпатьевцы, но остались правы. «А я, выходит, виноват?» — криво усмехнулся Олег.

Господи, как же он радовался, входя в Переяславль не захватчиком, а проезжим! Не надо было убивать и грабить, не надо было лишать эту землю ещё одного города, пережигая его в золу.

Вот и Ростов сдался… Может, и Углич останется цел? Глядишь, и не придётся больше учинять несчастья, удастся вырваться из кровавого круговорота, найти Пончика, найти себя… а потом? А Бог весть…

Углече Поле стоял плоско, расплываясь по крутому берегу Итиля, который местные племена прозывали Волгой. Городок красиво смотрелся — это была ладная крепость с десятью башнями и тремя воротами, с посадом, окружённым земляным валом и частоколом.

Раньше, во времена варягов и хазар, Углич был местом оживлённым — тут проходил Великий путь, связывавший Русь-Гардарики с Арабским халифатом. Каждый год по этому пути, словно приливом, разносило серебряные дирхемы и золотые динары, а на юг уплывали драгоценные меха, мечи, рабы. Но всё это в прошлом.

Князь Святослав в своё время разгромил хазар, страною своей в дельте Волги перекрывавших торговый путь и отбиравших десятую часть товара, но было это уже ни к чему — и арабы забыли путь на север, и европейцы более не терпели нужды в магометанском серебре — свои рудники отрыли в горах Гарца. И заснул Углич, запустел. Приторговывал маленько с булгарами, сведущими в кожевенном ремесле, с охотниками-мерянами, черемисами, арису, добывавшими «мягкую рухлядь» — меха соболиные, бобровые, куньи. Тем и жил Углече Поле.

Когда тумен Бурундая одолел Итиль по льду и взобрался к Волжским воротам города, створки уже открывались, разгребая свежевыпавший снег. Повторялась история с Ростовом Великим — не желали горожане связываться с татарами, — хотели они мира и благоволения. Требует хан десятину — на тебе десятину, только оставь нас в покое…

Всё невеликое население города вышло встречать непрошеных, опасных гостей. Оказалось, что ордынцы прибыли вовремя — угличане отмечали новогодний праздник. «Господи, — подумал Олег, — целый год минул… Опять первое марта!..»

В этот день жгли костры, по улицам носились ряженые, изображая чудищ да нечисть всякую, а дети ходили по дворам и колядовали — громко распевали «колядки», за что их угощали всякими вкусностями. Ряженым тоже доставалось — этих одаривали караваями, откупаясь от нечистой силы. Священники закрывали глаза на языческие обряды, мирясь с ублажением древних богов, допуская сосуществование отживших верований с верою истинной. Пускай шалят, пускай озоруют, блины пекут — символы бога Солнца, в личинах ходят. Пускай. Иначе потянется народ к древним капищам, где гниют поваленные идолы. Свят-свят-свят!

И народ гулял.

Ордынцы, угодив на празднество, подрастерялись. Многих даже испуг взял — глядя на ряженных в шкуры медвежьи, потрясавших рогами, махавших конскими хвостами, монголы бледнели, не зная, люди ли перед ними или злые мангусы.

А угличанам, с самого утра принявшим крепкого пива да настоянного мёду, всё было нипочём — они свистели, пели, орали непристойности, скрываясь под масками-личинами, плясали вокруг костров.

Изай Селукович и Олег Романыч первыми подали пример, приняв участие в празднике. Сухов подхватил с общего стола изрядный кус каравая, приложил к нему шмат сала, да и пошёл кругом костра, вступая в общий хоровод.

Тут уж и весь десяток задвигался, и вся сотня Эльхутурова, и вся тысяча Тугус-беки.

Подобрев от обильного угощения, Бурундай угостил местного боярина доброй порцией архи, тот подлил темнику медовухи.

Ну, дружба дружбой, а денежки врозь — не забыл багатур и с Углича десятину взять. Но что такое хувчур по сравнению с пожаром и резнёй? Пустяк, дело житейское.

А Олег отправился на поиски Бэрхэ-сэчена. Найти его было непросто — кривые улицы были запружены тысячными толпами народу — но, после долгих блужданий, Сухов приметил-таки подозреваемого. Тот шагал, прихрамывая, о чём-то беседуя с Савенчем, а после отослал половца неторопливым жестом.