Валерий Большаков - Багатур

Гийом выпил подряд две чарки вина, взгляд его помутнел, а речь стала бессвязной.

Олег с Пончиком переглянулись, кивнули и покинули заведение.

На свежем воздухе хмель малость выветрился. Веяло теплынью, так что Сухов решил остаться как был — в рыцарских латах. Отвязав своего чалого, Олег приторочил к седлу вьючок с шубой и вскочил в седло. Пыхтя, Пончик взобрался на своего гнедого.

— Была империя и не стало… — пробормотал он, всё ещё находясь под впечатлением рассказа барона.

— Знаешь, какая мне мысль в голову пришла? — обратился к нему Сухов.

— Не знаю. Угу…

— Мы тут пока чужие, не обвыклись ещё. Что, если я князю представлюсь странствующим рыцарем?

— А что? — обдумал идею Пончик. — Не так уж и глупо. Угу…

— Пойдёшь в оруженосцы?

— Как Санчо Панса? — подозрительно спросил Шурик. — Намекаешь на мой излишний вес?

— Да Бог с тобою! Намекаю, что к рыцарской службе ты не годен.

— А к чему годен? — пробурчал протоспафарий. — В смысле, что я должен буду делать?

— Повсюду таскаться за мною и оказывать первую медицинскую помощь.

— Ну, это я умею! — повеселел Пончик.

Беседуя на темы будущего возвышения, друзья направились к городским воротам. По дороге их обогнала компания «чёрных клобуков» — трое степняков сопровождали четвёртого. Этот четвёртый сразу не понравился Олегу. Во-первых, не похож он был на торка или печенега — тех легко было спутать с русским человеком, а этот выглядел чужаком даже для половцев — лицо плоское и тёмное, цвета седельной кожи, глаза совершенно косые, усы длинные свисают, а борода «лопаткой» подстрижена. Во-вторых, держал себя плосколицый до того надменно, что поневоле вызывал раздражение.

Вперив тяжёлый взгляд в Олега, плосколицый словно ожидал угодливого поклона. Не дождался и спросил властно, не тая угрозы:

— Что уставился, орос?

— Тебя не спросил, — ответил Сухов с лёгким пренебрежением.

Глаза чужака полыхнули бешенством, скрюченные пальцы метнулись к сабле в роскошных ножнах, но Олег уже поглаживал рукоять меча.

— Гуляй! — процедил он, страстно надеясь сойтись в поединке с этим неприятным степняком. Но удовлетворения Сухов так и не получил.

По лицу чужеземца пробежала судорога, на лбу выступили капли пота. Чудовищным усилием совладав с собой, он повернулся в седле, «сохраняя лицо».

— Хуррагш! [37] Хуррагш! — «Вперёд!» (монг.) Надо полагать, именно от этого древнего монгольского клича произошло русское «Ура!» — прорычал чужак.

Повелительный взмах рукой — и все четверо порысили к воротам.

— Он на монгола похож, — неуверенно произнёс Александр и протянул, расширяя глаза: — Слу-ушай… А может, уже монголо-татарское иго наступило?!

— Может, — согласился Олег.

Вдохновившись, Шурик с жаром предположил:

— А этот, с плоской мордой, шпион из Орды! Круто?!

Сухов покусал губу и спросил Пончика:

— У тебя что было по истории СССР?

— Чего-чего? А-а… «Четвёрка», по-моему. А что?

— Даты хорошо помнишь? Когда случилось Батыево нашествие?

Александр задумался.

— Кажется, в тыща двести сороковом, — сказал он без особой уверенности. — Или в сорок первом…

— Чует моя душа, — медленно проговорил Олег, — что скоро мы это узнаем точно. Поехали!

— Куда?

— В Киев.

— В Киев! — эхом отозвался Пончик. — В Киев!

Сухов с Пончевым, следуя берегом Днепра, миновали Перевесище — охотничьи угодья князя — и выехали к стольному городу.

Первый раз в Киеве Олег побывал ещё в 860-м. В то лето дружина Аскольда-сзконунга спускалась вниз по Днепру, да и решила сделать остановку. Оно и понятно, ведь сэконунг, «морской король», славен воинскими победами, да и только. Лодьи у него имеются, и храбрецов вдосталь, а вот земель нету ни клочка. И решил Аскольд на старости лет обзавестись каким-никаким княжеством.

В ту пору Киева как такового ещё не существовало. Имелась древняя крепость Самбат да пара-другая крошечных посёлков, раскиданных по горам и долам приднепровским. Аскольд хотел сперва зашибить тамошнего правителя Дира, но тот выразил покорность захватчикам, втёрся к ним в доверие — пригожусь, дескать.

И стал Аскольд-сэконунг жить-поживать да добра наживать. А четыре года спустя на пару с Диром отправился мзду требовать с Константинополя, в чём немало преуспел.

К 921 году посёлочки на Горе и Подоле [38] Гора — Старокиевская гора, историческое ядро Киева, где располагалась крепость Самбатас («град Кия»), выросшая в X веке до «града Владимира», а после и до «града Ярослава». Подол — слобода, предградье Киева, занимавшее низину между Горой и реками — Днепром, Почайной и Глубочицей. слились в город, а нынче, три века спустя, Киев и вовсе разросся — вона, сколько дымов печных поднимается к небу, а купола золотые блестят как!

За полверсты до городских стен все заросли были вырублены, и деревья, и даже кустарник — не подкрадёшься. На пустыре этом Сухов особенно остро почувствовал всю свою неприкаянность и бездомность. Воистину, один в поле не воин…

«Ну, это мы ещё посмотрим», — подумал Олег, направляя чалого к южным воротам киевским, прозванным Лядскими. Вскоре он обнаружил, что те заперты, а на стенах полно народу, оружного и весьма воинственно настроенного. И было отчего — полсотни конников вертелись перед вратами. Они носились туда-сюда, гарцевали, поднимали лошадей на дыбки, изредка постреливали из луков.

Что интересно, узкий мост, переброшенный через ров, был цел. Обычно, когда враг приступал к городу, мосты сжигали, а этот, наверное, просто не успели спалить.

Осаждающие весело материли осаждённых, те отвечали такой же похабенью, словно и не воевали враждующие стороны, а так, сошлись потехи ради.

— Видать, подоспел Ярослав Всеволодович, — сделал вывод Пончик.

— Видать, — согласился Сухов.

Всадники-матерщинники заметили парочку и поскакали навстречу. Александр поначалу осадил коня, но Олегов чалый продолжал шагать, поэтому гнедок, потоптавшись, догнал собрата.

Гикая и свистя, конники закружили вокруг «рыцаря с оруженосцем», а после, повинуясь команде, остановились — кони зафыркали, задёргали головами, пыхая паром и звякая уздою.

Всадники отличались высокими скулами, были курносы и конопаты, а вот их командир выглядел на варяжский манер — светлокожий был и сероглазый, с чубом цвета соломы. Бросалась в глаза и северная привычка биться в пешем строю — восседал варяг на могучем рыжем рысаке, однако кавалеристом был никаким — держался в седле куль кулем.

Храня невозмутимость, он послал коня вперёд, загораживая Сухову дорогу. Олег хладнокровно завернул чалого, пытаясь объехать старш о го, но тот, по-прежнему сохраняя каменное выражение лица, подал рысака назад, не давая проезда.