Филип Рив - Надвинувшаяся тьма

Он обратился по адресу, сказал Пеннироял. Как только веревки упали, старик вытащил из внутреннего кармана пальто походный складной нож – потрясающий предмет! В нем были: открывалка для консервов, штопор, ножнички и орудие для извлечения камешков из швартовочных зажимов дирижабля, а кроме того – целый набор лезвий, которые быстро расправились с веревками на ногах. Селедка засомневался было, почему Пеннироял не упомянул о ноже, когда Селедка мучился, освобождая ему руки при помощи жестянки, но ему хотелось думать хорошо о новом друге, поэтому он объяснил все сотрясением мозга. На голове у Пеннирояла было несколько глубоких царапин. Кровь на лице застыла, как потеки варенья на пудинге (Селедку все еще занимали мысли о еде).

Они открыли три банки консервов. В одной оказались тушеные водоросли, в другой – рисовый пудинг, а в третьей – сгущенка. Ничего вкуснее Селедка в жизни не пробовал.

– Послушай, – начал Пеннироял, глядя, как он ест. – По-моему, ты умный парень. Знаешь, как отсюда выбраться?

– Воздушная яхта Попджоя, – ответил Селедка, вытирая с подбородка сгущенку. – Там, у дома стоит. Только я ее водить не умею.

– Я умею! Как думаешь, мы сможем ее умыкнуть?

Селедка облизал крышку от рисового пудинга и покачал головой:

– Ключи нужны. Без ключей моторы не заведутся, а без мотора в горах не полетаешь, правда?

Пеннироял кивнул:

– А где ключи? Просто интересно.

– У нее. На шее носит, на веревочке. Но я туда больше не пойду. После того, что она сделала! После того, что я ради нее вытерпел!

Мальчик снова заплакал. Пеннироял не привык общаться с детьми. Он похлопал Селедку по плечу, приговаривая: «Ну, тихо, тихо» и «Вот они, женщины!» Раздумывая о ключах и о яхтах, он тревожно покосился на дом. На крыше крутилась какая-то штуковина вроде антенны, поблескивая кроваво-красным в лучах заходящего солнца.

За десять миль от них, в мерзлой тине на дне горного озера, зашевелился Шрайк. Включились глаза, освещая плавающий в воде мусор. Шрайк вспомнил, как падал мимо скал и утесов, как пробил корку льда на озере, оставив забавную дыру в форме человеческой фигурки с растопыренными руками и ногами. Он не смог разглядеть дыру над собой, поэтому решил, что озеро глубокое и что наверху скоро наступит ночь.

Он выкарабкался из тины и пошел. Ближе к берегу вода начала мелеть. Неровный ледяной потолок виднелся в двадцати футах над головой, потом – в десяти. Скоро Шрайк смог достать до него кулаком и пробить. Он выбрался наружу, словно безобразный птенец, вылезающий из холодного яйца.

Всходила луна. На каменистом склоне блестели осколки двигателя «Дженни Ганивер». Шрайк направился в ту сторону, вынюхивая след Эстер.

Лондонцы всегда представляли себе неспешный отлет из развалин – примерно со скоростью пешехода, пока не освоят получше управление Новым Лондоном. А вместо того они пулей несутся на север через развалины старого Лондона, выжимая максимальную скорость и лихо обходя покосившиеся ярусные опоры и нагромождения ржавых колес и гусеничных траков. В машинном отсеке инженеры наваливаются всем весом на рычаги, меняя угол магнитных отражателей, а в кабине управления на верхнем этаже ратуши мистер Гарамонд со своими навигаторами смотрит вперед через еще не застекленные окна и кричит рулевым:

– Лево руля чуток! Право руля чуток! Право руля! Тьфу, то есть лево, лево, ЛЕВО!

Хэрроубэрроу отстает на каких-нибудь полмили, не больше. Из его тупоносого рыла валит пар, разинутые челюсти готовы вцепиться в добычу. Ему не приходится лавировать, как Новому Лондону, – он прет напролом через груды ржавого металла. Тряска из-за постоянных столкновений грозит сбросить Рен и Тео, цепляющихся за едва заметные выступы на корпусе. А Вольф Кобольд, привычный к движению своего пригорода, почти не шатаясь, идет прямо к ним, только иногда поглядывает вперед с довольной ухмылкой, потому что разрыв между Хэрроубэрроу и жертвой быстро сокращается.

– Видите? – крикнул он. – Рен, ты зря старалась! Еще десять минут – и твой драгоценный городишко попадет к Бэрроу в брюхо! А ты и твой черномазый приятель… Я развешу ваши кишки на крыше верфи, как праздничные гирлянды, а трупы прибью к стенке в отсеке для рабов. Пусть ваши лондонские друзья видят, что бывает с теми, кто попробует сделать из меня дурака!

Он подошел уже совсем близко и взмахнул саблей. Рен и Тео попытались отползти. Орудие позади них дало еще залп – по белому дирижаблю, возникшему за кормой.

Кобольд только засмеялся.

– Не думайте, что моховики вас спасут! Они побоятся подойти на расстояние выстрела…

Он сделал выпад. Клинок высек искры из бронированного корпуса в паре дюймов от ноги Тео.

Тео посмотрел на Рен. Рядом с ней одна заклепка в ряду других чуть-чуть выпирала, и за нее зацепился острый кусок металлолома. Тео дотянулся и выдернул железку. Это был обломок старой полудюймовой трубки, ржавый и зазубренный на концах. Слишком длинный и тяжелый, чтобы орудовать им как мечом, но больше ничего у Тео не было, поэтому он размахнулся и с криком бросился на Кобольда. Кобольд отскочил, саблей отводя удар. Лицо у него было удивленное и даже довольное.

– Отлично, молодец! – крикнул он.

Тем временем на «Фурии» Нага сказал:

– Нужно заставить замолчать пушку. Иначе не подобраться близко…

– Господин! – перебил авиатор. – Там, на корпусе…

Нага повел подзорную трубу вдоль округлой, точно у мокрицы, спины Хэрроубэрроу. В двадцати ярдах за поворотной платформой танцевали две крохотные фигурки. Нет, сражались – он увидел искры, когда столкнулись клинки.

– Наш человек?

– Не могу знать, господин. Но если стрелять по орудию, можем по нему попасть…

– Ничего не поделаешь, капитан. Пускай за ним его боги присмотрят, а нам нужно дело делать.

Стая ракет отделилась от дирижабля, и Рен еле успела увернуться. Ракета пролетела так близко, что Рен разглядела рычащую драконью морду, изображенную спереди, и китайские иероглифы на боку. Ракета ударилась о броню и взорвалась совсем близко к орудию, но не настолько близко, чтобы его повредить. Только шрапнелью слегка задело. Другие ракеты промахнулись еще больше и взорвались среди завалов металлолома, никому не причинив вреда. В той части развалин, где сейчас мчался Хэрроубэрроу, лежали в несколько слоев длинные зазубренные обломки верхних ярусов Лондона, так что получалось нечто вроде решетки, и сквозь нее заходящее солнце просовывало свои болезненно-багровые лучи. Обеими руками цепляясь за броню, Рен смотрела, как мимо проносятся железные острия. Все равно что ехать через огромный кухонный ящик с ножами и вилками. «Если мы на такую штуку напоремся, – подумала Рен, – тем и закончатся все наши проблемы…»