Дмитрий Евдокимов - Князь Холод

– Мы бы справились, – заявил я, – нужно было только дать нам еще немного времени! Нельзя же все дыры по всей стране затыкать одним только Федором!

– Обжегшись на молоке, дуют на воду, – горестно вздохнул Григорянский.

– Я хотел как лучше, – прошептал царевич и отвернулся к окну, чтобы скрыть слезы.

В общем, путешествие вышло безрадостным. Но даже оно не предвещало того, что произошло со мной по прибытии во дворец.

Не успел я переодеться с дороги, как за мной явились двое молодцев из Сыскного приказа, и пришлось срочно спускаться в цокольный этаж к Никите Андреевичу.

Кроме Глазкова в кабинете присутствовал какой-то священник в черных одеждах, но, до поры до времени, он молча сидел на лавке у стены, сверля меня злым взглядом из-под насупленных бровей. Также в левом дальнем углу кабинета за отдельной стойкой бюро расположился молодой канцелярист, назначенный для записи допроса.

– Присаживайтесь, Михаил Васильевич, – без тени своей обычной глумливой улыбочки предложил глава Сыскного приказа, – присаживайтесь и рассказывайте свою версию событий.

– С чего начинать, Никита Андреевич? – спросил я смиренно.

– С чего считаете нужным, а там поглядим.

Я рассказал историю нашего постыдного поражения, начиная с момента выезда на рекогносцировку. Правда, решение об атаке тимландского форпоста я выдал за спонтанное, вызванное стрельбой по нам неприятеля. Так уж мы договорились в пути с Алешкой и Григорянским. В остальном же всё поведал так, как было на самом деле, особый упор делая на подготовленности западни.

– То есть приказ атаковать форпост исходил от вас? – как бы невзначай поинтересовался Глазков, глядя при этом в сторону.

– Как же я могу отдавать приказы чужому полку? – терпеливо осведомился я.

– Не знаю, но отдали же?

– Никак нет, не отдавал я никаких приказов.

– Как же, как же, – картинно всплеснул руками главный сыскник, – а товарищи ваши говорят об обратном.

– Я говорю, как было на самом деле, – я безразлично пожал плечами, прекрасно понимая, что ни с кем из свидетелей начала атаки он не мог успеть переговорить даже теоретически.

– Вот как? – вновь наигранно удивился Никита Андреевич. – Странно, странно. Так, говорите, рыбаки вас переправили?

– Никак нет, ваше превосходительство, – я снова остался спокоен, тоже мне провокация, вот так просто хочет запутать меня в моих же показаниях. – Пастухи. Не было там никаких рыбаков.

– А я смотрю, Миша, – вдруг зло усмехнулся Глазков, – хорошо ты выучил свою речь, без запинки отвечаешь, как «Отче наш». Хочешь снова выйти сухим из воды?

– Никита Андреевич, я говорю правду. И не моя вина, что она расходится с тем, что вы хотите услышать.

– Услышу я от тебя правду, Бодров, или нет, но я ее узнаю. Можешь мне поверить! Так что лучше не юли, облегчи душу.

– Да что вы от меня хотите? – как я ни старался, но этот господин начал меня раздражать своей назойливостью.

– Я хочу знать, когда и от кого ты получил приказ завести наши войска в ловушку?

Чтобы не вспылить, мне пришлось сделать очень глубокий вдох и очень медленный выдох. В глазах несколько мгновений было темно, кровь гулко стучала в висках, а с губ готова была сорваться фраза на уличном сленге моего времени с настойчивым пожеланием следить за своей речью. Провоцирует меня, сволочь, опять в предательстве обвиняет!

– Вы, господин Глазков, со словами будьте осторожнее, – старательно сдерживая эмоции, посоветовал я, – чтобы обвинять меня в таком злодеянии, нужны серьезные доказательства. Они у вас есть?

– Я их добуду, Михаил Васильевич, будьте уверены, – Глазков подался вперед за столом, видимо, считая, что таким образом придаст больший вес своим словам, – с вашей же помощью и добуду.

– Хорошо, – внезапно согласился я, вызвав на лице главы Сыскного приказа неподдельное удивление, – хорошо. Пишите, молодой человек, – это уже было адресовано канцеляристу, старательно скрипевшему пером за своим бюро, – в атаке на выстроенный на нашей земле тимландцами форпост участвовал по своей глупости, за компанию, не желая прослыть трусом. Никаких приказов я никому не отдавал, спасся случайно, благодаря Божьему провидению и помощи пастухов. За глупость отвечать готов, предателя же во мне не ищите. Да и не было там предательства, была одна лишь сплошная всеобщая глупость.

– Яков! – негромко позвал Глазков.

Неприметная боковая дверь отворилась, пропуская в помещение огромного, заросшего рыжей бородой детину в грязном кожаном фартуке.

– Яша, будь добр, покажи князю свои руки, – ласково улыбаясь, попросил Никита Андреевич.

Рыжий Яша послушно закатал рукава, являя на свет божий руки, которым мог бы позавидовать любой бодибилдер.

– Пугать будете? – мрачно осведомился я, глядя на Глазкова с презрением.

– Пугать? – главный сыскник всплеснул руками.

Ни подготовки к удару, ни самого удара я не видел, да и подозреваю, что для Яши это был и не удар вовсе, а так, тычок. Но в следующий момент я отлетел вместе со стулом к стене и оказался на полу. Ах вы, гады! Первым порывом было вскочить на ноги и броситься в драку, но, помня опыт юношеских уличных баталий, я заставил себя остаться в лежачем положении. Последуй я своему первому порыву, оказался бы перед лицом противника с гудящим в голове колоколом, нарушенной координацией движений и плывущим зрением. Никакой угрозы такой боец не представляет, зато выставляет себя на посмешище и оказывается отличной мишенью. Так что я лучше полежу, приду в себя, но удар этот запомню. Если не Яше, то Глазкову уж точно.

– Ты не убил его, Яков? – спросил своего подручного Никита Андреевич, но в голосе его сквозило не беспокойство за мою жизнь, а чисто академический интерес. Что же такого произошло между нами, что он меня так ненавидит?

– Так я же легонько, – степенно ответил здоровяк, – князь все-таки.

– Молодец, Яша, – кряхтя и беспардонно сплевывая кровавую слюну, я поднялся, поставил стул на место и занял на нем исходное положение, – хороший тычок, качественный. Уважаю. И даже претензий не имею. Но это касается только тебя, не твоего начальника.

– Рад стараться, ваше сиятельство! – усмехнулся в бороду Яков.

– Хватит паясничать! – Глазков обошел стол, чтобы наклониться к моему левому уху. – Слушай меня внимательно, Бодров. Я ложь и измену за версту чую. И на соображение свое не жалуюсь. Я в прошлый раз доказал твою вину и в этот раз сумею. В прошлый раз убедил государя в твоей виновности и в этот раз тоже убедить сумею. Жаль только, что ты не сдох в ссылке, а ведь всё указывало на то, что добьет тебя чахотка на севере. Ан нет, не добила. Но ты не думай, что, притворившись потерявшим память, ты сумел обмануть всех и подвести черту под своим прошлым. Меня ты не обманешь, Миша, люди не меняются. Как был ты змеенышем, так им и остался. Но за содеянное всё равно придется ответить. И, кстати, по методам твоего лечения от чахотки есть вопросы у инквизиции. Вот, знакомься, отец Пафнутий, протоинквизитор, архимандрит монастыря святого Симеона Ивангородского. Пожалуйста, святой отец.