Владимир Чистяков - Несносная Херктерент - 3 [СИ]

Всё-таки удерживается. Надо же дать Эриде время успехом погордиться.

Подруга уходить не спешит. Сидит, и на воду смотрит. Марина рядом стоит, засунув руки в карманы шорт. Чего это разноглазая так перепугалась? Никогда же Эр своего тела не стыдилась. Напоказ тоже не очень-то выставляла, но наготу писать любит и умеет, включая себя саму. Вдруг так резко заклинило?

— Марина… — не поворачивается, словно проверяет, не осталась ли одна.

— Я тут.

— Фонари как-то тускло светят… Не знаешь, их можно сделать поярче?

— Можно.

— Знаешь как?

— Конечно.

— Включи на полную. Не люблю темноту.

Теперь горит на всю яркость. Эрида позы так и не сменила. Марина садится рядом.

— Ты чего так испугалась?

Медлит с ответом.

— Показалось. Словно кто-то нехорошо, зло на меня посмотрел. А я такая вот.

— Нет здесь никого, кто зло против нас замышлять может, — «а такие, кто подобное бесплатное представление посмотреть не откажутся точно найдутся. Тем более, подобное часто по взаимной договорённости устраивается. Хотя, это точно не про Эр».

— Так и есть, наверное. Сейчас уже прошло всё. Как в детстве, или во сне. Стало вдруг страшно, а потом и вспомнить не можешь, отчего.

— Ещё на карнавал собралась, там не так напугать могут. И оч-ч-чень все по-разному будут на тебя смотреть.

— А я всё равно пойду, — кулачки сжаты, в голосе прорезается наследственное упрямство. Будто Марина ей что-то собирается запрещать, знает же, всё равно бесполезно, если только не удастся переключить внимание на что-то иное.

— Иди, никто на запрещает.

— Ты не пойдёшь?

— Не решила ещё. Танцы несколько не моё, да и веселиться плохо умею, горячая южная ночь для меня описание погоды, а не что-то иное.

— Но…

— Я же сказала, иди не держу. Могу даже подсказать, кого из охраны взять, чтобы от взглядов и криков не решили к другим действиям перейти.

— Но сама…

— Заладила, «но», да «но». То куста испугалась, то с жаркими островитянами веселиться собралась. Они себя в рамках по большей части, могут держать, но сама не замечая, можешь начать провоцировать. Устрой ты выставку — половину картин заставили бы убрать, а то и вовсе закрыли бы за непристойность. Хотя, тут уже не столько к тебе, сколько к нашим чинушам претензии.

— Знаешь, — Эрида заметно оживляется, — ко мне уже несколько девочек приходило. Просили рисунки из серии «Цветы» и «Весна» отдать. Хотели уничтожить.

— Отдала?

— Нет. Пообещала только не выставлять и не публиковать, если нет разрешения. Я потом других спросила, так многие наоборот, поинтересовались, когда выставка и обещали прийти на открытие. Для себя или приятелей копии уже заказывать стали. Иногда берусь, но мне не интересно. Деньги же роли для меня не играют. Некоторые были согласны, чтобы я выставляла нарисованное, но ни в коем случае не показывала фотографии и негативы. Я даже цветное уже печатала…

Сама-то что скажешь? — спохватывается Эр, — У меня же и тебя много.

Немного подумав, Марина отвечает с усмешкой.

— Выставляй и публикуй всё что есть и что будет. Мнение не изменю. Только с одним условием. После окончания школы. Такое всегда популярно и скандально. Будь ты мальчиком, ещё бы и по судам затаскали за такую живопись по всяким разным нехорошим статьям.

— Будь я мальчиком, намного меньше девочек согласились мне позировать, а то и вовсе бы никто бесплатно не захотел, — резонно замечает разноглазая.

— Софи тебе что сказала насчёт публичных демонстраций её прелестей?

Эрида поворачивается. В глазах весёлые искорки.

— Представляешь, ровно тоже самое, что и ты. Причём слово в слово. Договорились друг с другом?

— Нет. Тут как в математике, из заданных условий может получиться только одно решение задачи. Ты разве выставку уже запланировала? Тебе ведь любой музей свои залы с удовольствием предоставит, а канцелярия твоего отца всех искусствоведов да художественных критиков подкупит, чтобы хвалебные статьи о тебе писали. Потому что…

— Потому что, я дочь своего отца, называй вещи своими именами Марина. Мы в одной стране живём, я, хоть и тепличное растение, тоже колючки имею. И в определённой области, многое могу именно сама, без оглядки на чины и титулы.

— Угу. Угу. Ты только на школьных выставках бывала, у Софи уже публичных хватает. Даже в мирренском «Дворце Искусства». Так вот, всякие критики уже успели термин придумать. «Стиль Софи Саргон» и «художник, круга Принцессы».

— И кого туда записали? — не ирония, совершенно искреннее и неподдельное изумление.

— А я не знаю, иди разбуди, да спроси, если только Сонька в город гулять не направилась, — вообще-то Марина знает, сегодня сестра мирно спит, но хочется иногда ляпнуть что-то этакое.

— Меня туда не запишут точно. Сама же знаешь, стили у нас совершенно разные.

— Делов-то! — пожимает плечами Марина, — Будут писать, «художник круга Принцесс». В вашей среде все всех знают.

— В твоей среде так же дело обстоит?

— Я ещё не определилась, какая моей будет, — машет рукой Марина, — человек почти всегда сразу к нескольким относится. И далеко не всегда хорошо получается, когда они пересекаются. Как говорят, не мир тесен, слой тонок, ты же мне жутко дальняя, но родственница. Родственники для человека это одна среда или сильно разные?

— Умеешь ты задавать вопросы, где нет ответа. Я одна у своего отца, и одновременно состою в родстве очень со многими, включая вас двоих. Но крайне немногие люди мне по-настоящему дороги. Не хочу терять никого. Но каждый день заставляю себя слушать сводки. Боюсь услышать однажды знакомое имя. Этот огонь не щадит никого. Он и меня может сжечь однажды. Я знаю.

Марине становится жутко от этого, с совершенно императорской интонацией сказанного «Знаю». Иногда человеку известно, сколько ему осталось жить. Но это же не про Эриду! Только не про неё! Нет же такого таланта у разноглазой принцессы.

В эти самые, разноцветные, взглянув Херктерент понимает. Что-то такое, на периферии сознания сознания, способное чувствовать собственный конец, у Эр есть. И вполне ей самой осознаётся.

К сожалению.

— После тьмы всегда приходит свет. День сменит ночь. Мы победим. Не может быть по-другому.

— Они точно так же думают, Марина. Вспомни кладбище кораблей.

— У них оно если и есть, то куда больше.

— Нет у них такого. Иногда ставят пустой могильный памятник, если корабль погиб со всем экипажем. Но весь экипаж ведь гибнет довольно редко. У них в храмах вывешивают мраморные плиты, где все погибшие корабли перечислены.

— Стен скоро не останется. Если от патрульных катеров, да десантных барж начинать считать, счёт уже на тысячи идёт. Да и собор главный сгорел недавно, мрамор, вроде, высокие температуры не очень любит.