Ярослав Гжендович - Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы [litres]

– Ты ведь не сбежишь отсюда. Ты на башне. Ну, давай мне ключ.

– Возьми его сама, прекрасная Смильдрун, – процедил я и показал ей тот ключ, а потом сунул его за пазуху куртки и ухватился за топор и второй рукой, сразу под железом.

Она покачала головой и двинулась ко мне решительным шагом, даже не поднимая меча. А потом ударила: небрежно и очень быстро. Я заблокировал один удар топорищем, от второго уклонился, ударил плоско, на волос промазав мимо ее лица, и отскочил на другую сторону башни.

Снизу раздались вопли.

Одни кричали: «Отдайте нам проклятую Смильдрун, и мы оставим вас!», а другие: «Впусти нас, Смильдрун!»

Дротик пролетел над балюстрадой и исчез по другую сторону, несколько стрел просвистели рядом, две воткнулись в бревна крыши.

Смильдрун оглянулась беспомощно, а потом вдруг впрыгнула в дыру и с шумом сбежала вниз по лестнице.

– Выходи, Кровавая Смильдрун! Попытай свои силы с кем-то, кто не связан! – заорал кто-то внизу. Другие снова принялись скандировать имя несчастного Харульфа.

Обитатели городка воспользовались минутой передышки и сбились в прикрытую щитами группку, будто колония морских моллюсков, выставив наружу лишь наконечники копий.

Сверкающая Росой через минуту снова появилась на верхушке башни, волоча перед собой окровавленного, беспомощного Бенкея. Он шевельнулся и слабо застонал. Она тряхнула им, как гончая пойманным тушканчиком, а потом дернула в сторону и приложила ему клинок к животу.

– Ты никуда не уйдешь отсюда, – сказала. – А вот он – запросто. Прямо вниз. Отдай мне ключ или я рассеку ему брюхо. Отдай мне ключ, и я позволю тебе прыгнуть. Сделай это, отдай мне ключ, крысеныш. Там же Смигральд. Он внизу. Ну, давай! – крикнула вдруг с яростью. – Или смотри, как я его распотрошу!

– Хорошо! – крикнул я с отчаянием, потому что и правда не знал, как теперь поступить. – Отпусти его, и я брошу тебе ключ!

– Брось ключ, и я его пушу!

Я вынул ключ из-за пазухи и выставил его за балюстраду башни.

– Отпусти его, иначе я брошу.

Смильдрун выругалась, а потом вдруг толкнула Бенкея в мою сторону. Следопыт бессильно пал на площадку у ее ног.

Она подняла меч, и я бросил ключ к ее ногам. Она подняла его, выпрямилась и сжала руку на кованном железе. А потом снова подняла меч.

– Почему, крысеныш… – сказала она с жалостью. – Почему? Как ты мог… Я тебя люблю. И наверняка выпустила бы тебя.

Я крепче перехватил топор.

– Меня зовут не «крысеныш», – сказал. – Я Филар, сын Копейщика, кай-тохимон клана Журавля. А ты не отпускаешь то, на что раз наложила руку, сладкая Смильдрун.

Она вдруг оскалилась в дикой ухмылке.

– Смильдрун берет, что хочет, – сказала. – И так будет всегда.

И вдруг раздался свист, и сбоку ее шеи вырос клинок меча из посоха шпиона. Сверкающая Росой вытаращила глаза и издала жутковатый хрип. Клинок шевельнулся и спрятался, а из разрубленной шеи брызнула кровь.

– Это я, – сказал Кальгард Шагающий-с-Огнем, держа окровавленный меч. – Я вернулся домой. В мой дом.

Смильдрун повернулась к нему, брызгая кровью из раны. Из ее широко открытых, обезумевших от боли глаз лились слезы. Кальгард с усилием поднял оружие и ударил.

Ему потребовалось три удара, чтобы отделить голову от вздрагивающего тела Смильдрун, а потом он поднял ее за волосы и вышел на балюстраду.

– Смильдрун Сверкающая Росой мертва! – крикнул он хрипло. – Я Кальгард Шагающий-с-Огнем, стирсман этих людей! Хватит сражаться! Что бы ни сделала моя жена, это уже закончилось! Это конец правления Смильдрун!

Голова моей нелюбимой любовницы, моей госпожи, моего палача и моего демона с отвратительным звуком ударила о камни дворища и покатилась под ноги Людям Грифонов, оставляя кровавый след.

– Пусть бросят мечи и щиты, – крикнул один из Грифонов. – Тогда мы перестанем рубиться.

Обитатели городища под башней стали с грохотом отбрасывать оружие на камни.

Кальгард обернулся ко мне с лицом бледным и сверкающим от слез.

– Я убил мою сладкую Смильдрун, кирененец. Мой двор захвачен и сожжен. На воспитание мне остался ее сын, который не мой.

– Но теперь ты свободен, – сказал я. – Ты обрел свою судьбу и жизнь. И еще многое можешь в ней совершить.

– Эти люди здесь из-за тебя? – спросил он, указывая мечом на подворье.

– Они из-за Смильдрун, – ответил я. – Из-за того, что она сделала. Такую уж она выбрала дорогу. И я тоже имею свою, а моя судьба тоже может вернуться ко мне. Потому что все мы одиноко идем Вверх. Помни, что ты обещал Хинду, богу воинов.

– Я помню, – сказал он. – Берите что пожелаете и уезжайте как можно скорее. И никогда не возвращайтесь.

Потом нас вытащили из башни, меня и Бенкея, что все еще оставался без сознания. Нам приказали сесть на залитых кровью камнях вместе с остальными обитателями городища, избавленными уже от оружия, ранеными и не понимающими, что происходит. Те, у кого оставалось достаточно сил, смотрели на лежащее неподалеку нагое, с содранным уже панцирем, безголовое тело Смильдрун, на ее голову, насаженную на копье и воткнутую посредине площади.

Мы сидели в отсвете бегающих огней и ждали. Бенкей очнулся, но был он настолько избитым, что едва мог двигаться. Женщины плакали, раненые ошеломленно стонали, брызгая кровью на камни и на сидящих рядом. За телом Смильдрун уложили в ряд всех убитых обитателей городка, а было тех двенадцать.

– Прости, тохимон. Я ее недооценил. Она была сильной, как бык.

– Она мертва, – сказал я. – А мы пока что живы. Что должно быть, то и будет.

Через какое-то время кто-то указал мне кончиком меча, чтобы я поднялся. Был это худощавый воин в ламеллярном доспехе и в кожаных разрезанных одеждах, достигавших земли. Когда он снял шлем, я понял, что это девушка. Та самая, которой я некогда рассказал историю несчастного Харульфа.

Она приказала мне идти следом, на главную площадь, где меня поставили перед законоречцем, высокомерным мужем в вышитым золотом синем плаще, со связанными на затылке длинными волосами и с коротко подстриженной бородой; тот сидел с мрачным лицом на седле и попивал лучший мед Смильдрун из окованного серебром рога.

Меня спросили об имени, потом приказали показать клейма и объяснить, откуда я взялся в Земле Мореходов и как стал рабом. Потом мне пришлось рассказать, как было мне в неволе у Смильдрун и что произошло с Харульфом и со вторым, которого звали Снакальди Сердечная Ладонь.

Продолжалось все довольно долго, потом законоречец некоторое время думал, встал и, размахивая рогом, с чувством провозгласил собравшимся несколько стихов, в которых было что-то о должном поведении, рассудке и о том, что значит быть человеком, о скальных волках и о богах. Стихи эти были столь искусно сложены, что я немногое из них понял, но воины вокруг кивали уважительно и выглядели тронутыми. Законоречец, довольный эффектом, какой вызвал, провозгласил еще стих, который, как я понял, касался искусства варения пива, а еще было там что-то о протекающей лодке и о плодах, сохраняемых зимою, и о том, что некоторые гниют, а слова эти произвели еще большее впечатление.