Роберт Асприн - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. II том

— Тебе это понравится, Ганс. И им тоже. Нет, я не буду, я уже наелась. — С этими словами Мигнариал направилась в спальню.

Ганс переложил часть еды из горшка в кошачьи миски. Склонив голову набок, он с улыбкой наблюдал, как коты тянутся к аппетитно пахнущей пище, затем отдергивают носы, трясут головами и мрачно смотрят на Ганса. Однако оба кота продолжали кружить около мисок, вновь и вновь пытаясь ухватить кусочек. Ганс и раньше видел подобные сцены, и ему пришло в голову, что коты не могут подождать, пока еда остынет, поскольку подобный ход событий находится вне их понимания. Быть может, они знают, что какая-то магия сделает эту обжигающую массу вполне съедобной, а может быть, и не знают. Но они никогда не уйдут прочь от миски со слишком горячей пищей и не займутся чем-либо другим в ожидании, пока еда остынет. Они будут пробовать снова и снова.

«Быть может, коты не понимают, что горячие предметы становятся сначала теплыми, а потом холодными, — подумал Ганс. — Быть может, коты верят в чудеса. Быть может, я тоже верю в чудеса».

Эти размышления навели его на непрошеную и странную мысль: «Может статься, нельзя быть одновременно Шедоуспаном и мужчиной Мигнариал».

Вздохнув, Ганс открыл бочонок, в который уже раз возблагодарив богов за то, что низенькая толстая старушка с первого этажа умела варить отличное пиво. Налив себе кружку пива и взяв ложку, Ганс сел за стол.

Проглотив первую ложку еды, он обратился к котам:

— Знаете, чем отличаются коты от псов? Пес первым делом сунул бы в миску нос и обжег его. Коты же сперва посмотрят и понюхают, верно? М-м-м! Вкусно! Славный старина Квилл!

Один раз за то время, пока Ганс ужинал, ему послышались голоса. Однако он сразу же понял, что голоса доносятся с улицы сквозь выбитое окно в соседней комнате. «Я же собирался вставить это проклятое стекло!» — подумал Ганс.

Мигнариал вышла из спальни, одетая в длинный, красочно расшитый халат, полученный в подарок от благодарной клиентки. В мгновенной вспышке озарения Мигнариал увидела мешочек золота, который сын этой женщины зарыл на заднем дворе незадолго до своей гибели, и сказала женщине, где именно нужно копать. Сама Мигнариал и понятия не имела, как это случилось. Это было видение, проникающее в прошлое, и единственный человек, который знал, где спрятано золото, был мертв к настоящему моменту. «Колдунья!» — сказал Ганс и притворился, будто страшно боится Мигнариал. То была чудесная ночь. Жаль, что такие ночи теперь случались редко.

Ганс уткнулся взглядом в горшок с ужином, оттягивая неизбежный разговор.

— Тебе принести еще чего-нибудь, милый? Я… я даже., я ничего не приготовила для тебя сегодня!

— Неважно. Я уже наелся до отвала и вот-вот лопну. Ганс поднялся и снова накрыл горшок крышкой, поскольку был просто не в состоянии съесть все, что приготовил для них Тиквилланшал. Прислонившись к стене, Ганс посмотрел в глаза Мигнариал.

— Шедоуспан — вовсе не невидимка. Не всегда. Прошлой ночью один человек вышел по нужде в переулок, по которому я как раз шел, и увидел меня. Я его не заметил. Когда я вернулся домой и увидел, что ты ждешь меня, глядя в окно, я был совершенно растерян. Я не знал, что делать и что сказать. Я даже думать не мог. У меня никогда не было матери — я хочу сказать, по-настоящему. Но ты была так похожа на мать, которая ждет загулявшего сына… И я почувствовал себя маленьким мальчиком. И поэтому… я просто сбежал. Нет, подожди. Дай мне рассказать все. Я пошел в пивнушку, которая называется «Бешеный Козел», и там напился. Именно за этим я и явился туда — чтобы напиться в одиночестве. Так мы говорим себе тогда, когда на самом деле просто хотим быть кому-то нужными. Но тот человек из переулка тоже был там, и он узнал меня. Ко мне подошли четверо мужчин, которым я понадобился.

— О, Ганс!

Ганс отвел взгляд, потому что у Мигнариал был такой вид, словно она хочет броситься к нему, но ей мешает незримая преграда. Когда он вновь посмотрел на девушку, она уже вытерла слезы с глаз. Впервые Гансу захотелось, чтобы шейный вырез этого халата не был таким низким.

Ганс рассказал Мигнариал остальное. Все это время он стоял, прислонившись к стене кухни, а Мигнариал стояла на пороге спальни в своем красивом длинном халате и пристально смотрела на Ганса. Он рассказал ей все остальное — кроме приключения с Джанит. Глаза Мигнариал блестели от слез, когда Ганс подвел итог своему повествованию:

— Так что я и вовсе не был здесь до того, как пришел за тобой на базар. А послезавтра ночью я должен буду забраться в дом Корстика.

— Ты… сделаешь это?

— Да. Они подошли ко мне именно тогда, когда мне это было нужно. Я дал свое слово. И я сделаю это.

Мигнариал тяжело вздохнула, и Ганс зажмурился, чтобы не видеть этого соблазнительного глубокого выреза. Девушка отвела глаза.

— И больше никаких секретов, — сказал Ганс. — Сегодня я купил непромокаемый мешок и спрятал свою черную одежду на крыше. Я мог бы залезть туда и переодеться, а ты так ни о чем и не узнала бы. Я боялся, что ты попытаешься сжечь эту одежду. Вот насколько мы перестали верить друг другу, Мигни.

Потерянно глядя в стену, Мигнариал тихо вздохнула.

Ганс продолжил:

— Я думаю, теперь мы… теперь ты должна решить, хочешь ли ты остаться здесь или уйти… Хочешь ли ты, чтобы я ушел жить куда-нибудь в другое место. Я и Нотабль.

— Мраур?

Это было сказано как раз кстати. Чтобы сделать хоть что-нибудь, Ганс налил Нотаблю немного пива. Радуга смотрела, приподняв одну лапку, как Нотабль, вытянув шею, с довольным мурчанием наклонился над своей миской. Обернув хвост вокруг лап, кот жадно лакал пиво. Ганс вновь поднял взгляд на Мигнариал. Девушка потрясенно смотрела на него, качая головой.

— О Ганс, так нельзя! Как я могу покинуть тебя или позволить тебе уйти?

— Если мы и дальше собираемся огорчать друг друга, то нам лучше будет сделать именно так, как я сказал.

Мигнариал отступила на шаг и опустилась в кресло, как будто у нее внезапно подломились ноги.

— Ганс, мы провели вместе не так уж много времени, и нам все время мешали эти дурацкие монеты и этот список тоже. У нас не было ни одной спокойной ночи с тех пор, как мы выехали из леса. — Девушка беспомощно и жалко всплеснула руками. — Все время было так тяжело, так душно, — продолжала она, устремив взгляд в стол. — Мы постоянно думали об этих монетах. Воображали всякие ужасы о монетах, о списке. И ничего не могли с этим поделать. Когда мы сегодня шли домой, я рассказала тебе, что я думала о тебе. Потом я размышляла обо всем этом… и взяла с собой в спальню слишком длинную ночную рубашку. И именно из-за этого я поняла, что веду себя неискренне. Что случилось с моим отношением к тебе и к твоей… работе? Я люблю тебя и потому беспокоюсь за тебя. Я беспокоюсь за тебя и потому хочу, чтобы ты стал другим. Но разве тогда это будешь ты? Тогда ты станешь кем-то другим!