Сергей Москвин - Пифия-2. В грязи и крови [litres]

– Это что у тебя?

– Бомба, – жалобным голосом ответила Гончая. Ее испуганный взгляд метался между пограничниками. – Только не стреляйте, взорвется, – попросила она и повторила: – Помогите мне.

До салаги-стажера наконец дошло. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но, ничего не придумав, так и остался стоять с отвисшей челюстью. Воспользовавшись паузой, Гончая заговорила сама:

– Я в плену у фашистов. У них на Тверской настоящий концлагерь. Две недели мучили: били и еще по-всякому издевались. Потом сюда. Жилет этот. Взрывчаткой обмотали, говорят: иди. А я жить хочу. Помогите. Может, есть здесь кто-нибудь, кто может снять. А?

Она умоляюще уставилась на мужчину с карабином. Сейчас все зависело от него, а не от безоружного стажера, потому что вариантов было всего два: вызвать минера или пристрелить обвешанную взрывчаткой девицу на месте. Но второй вариант мог спровоцировать взрыв, о чем Гончая прямо сообщила пограничникам в надежде на то, что они не станут рисковать собственными жизнями. Однако старший пограннаряда не спешил с ответом, и чем дольше длилось его молчание, тем слабее становилась ее надежда.

«Хорошо, что от священника удалось избавиться, – подумала Гончая, следя за направленным ей в грудь стволом карабина, который в любое мгновение мог выстрелить. – Глупо было бы притащить его на верную смерть».

Сделать это оказалось непросто. Отец Ярослав, как непривязанный хвост, упрямо топал за ней по шпалам и покидать свою спутницу явно не собирался. Когда впереди в туннеле замаячили станционные огни, Гончая остановилась и, ухватив за рукав священника, спросила:

– Бывал на Площади Революции?

– Приходилось, – пробурчал тот в ответ.

«Ах да, он же с Красной Линии!» – вспомнила она.

– Тогда ты должен помнить, что вход на платформу только для своих, а транзитники проходят по путям мимо станции.

Гончая плохо представляла и едва ли сумела бы объяснить, кого имеет в виду под определением «свои», так как обычные жители Красной Линии в принципе не покидали собственную ветку, а те, кто на свой страх и риск проникали за ее пределы, для всех прочих автоматически становились перебежчиками. Но священник понял ее без объяснений и кивнул.

– Тебе на платформе делать нечего. Да тебя туда и не пустят, поэтому…

– А тебя? – перебил Гончую отец Ярослав.

– А у меня есть волшебный ключик. Надеюсь, что есть, – поправилась она.

– Я тебя не оставлю.

«Да что ты прицепился ко мне?!» – возмутилась девушка, но только мысленно. Потом уселась на рельсы и принялась стаскивать ненавистную обувь. Ей давно уже хотелось это сделать.

– Вот! – Она протянула галошу и ботинок священнику. – Пройди мимо станции и жди меня в туннеле. Только уйди подальше, чтобы тебя не заметили. Если поднимется шум, сразу сваливай. Я тебя потом найду.

Шум поднялся бы независимо от того, удалось ей задуманное или нет. Да и искать своего спутника, даже если ей посчастливится выжить, Гончая не собиралась. Но знать все это отцу Ярославу было вовсе необязательно. Однако ее слова его совершенно не убедили.

– Ты просто гонишь меня, – сказал он.

Девушка помотала головой.

– Нет. Больше шансов, что мне поверят, если я буду одна. Да и удрать со станции, если прижмет, мне одной будет легче.

И вот она стояла босая перед пограничниками, демонстрируя им натертую кандалами лодыжку, а шансы, что ей поверят, таяли на глазах.

«Неужели все напрасно? А, Господи? Неужели напрасно?»

Выручил стажер.

– Так че, Левшу, что ли, звать? – спросил он.

Ствол карабина дрогнул и слегка отклонился в сторону. Старший наряда пожевал губами и отступил на шаг назад. Последнее Гончей совсем не понравилось, по коже под разгрузкой пробежал холодок.

– Зови, чего уж, – пробурчал пограничник, возвращая ее к жизни. – Я пока за этой присмотрю. А ты стой и не дергайся!

Но она дергаться и не собиралась.

Стажера как ветром сдуло, а его напарник перехватил карабин поудобнее и спросил:

– Сама-то откуда будешь?

Пограничник по-прежнему держал ее на прицеле, но что-то в его позе изменилось. Может, не в позе, а во взгляде. Но Гончая ясно почувствовала – он не станет в нее стрелять, если она не даст ему повода.

– С Кропоткинской, – ответила она и, чтобы сменить опасную для себя тему, прошептала: – Мне страшно и… нехорошо. Ноги не держат.

– Ты это, не балуй! – всполошился мужчина. – Не вздумай упасть тут! На загородку вон обопрись.

Воспользовавшись советом, Гончая облокотилась на заградительный барьер, пальцы правой руки коснулись спрятанного в левом рукаве ножа. Теперь оставалось только ждать.

– К фашистам-то как попала? – увидев, что смертница пока не собирается падать в обморок, пограничник решил поговорить.

– В туннеле схватили, – ответила та. Она опустила голову и, прикрывшись спутанными волосами, наблюдала за происходящим. – Подкрались, я и не заметила. Удар по голове. Больше ничего не помню. Очнулась в клетке.

– В клетке?

– В концлагере, – уточнила Гончая. Про фашистский концлагерь она могла рассказать гораздо больше, чем про якобы родную Кропоткинскую, на которой никогда не бывала.

– Так значит, фашисты наших, как зверей, в клетках держат?! – возмутился пограничник.

«А ваши у себя на Лубянке не держат?» – хотела спросить у него девушка, но не спросила. Пожилой охранник явно не имел никакого отношения к зверствам лубянского Палача и его подручных.

«Где же одноглазый? Нашел его стажер? Если нашел, почему не ведет?»

– И много в концлагере наших сидит?

– Не знаю, – Гончая помотала головой, чтобы волосы лучше закрыли ее лицо. – Там темно, не видно. Стоны со всех сторон, не разобрать.

– Вот мрази, – вздохнул пограничник.

Через секунду девушка забыла о нем. Из ближайшей арки появились две фигуры. В одной она узнала безоружного стажера. Свою резиновую палку он повесил на пояс и шагал, широко размахивая руками. А за пареньком шел, уставившись себе под ноги, незнакомый человек в таком же, как на Гончей, разгрузочном жилете, только из его карманов торчали не провода, а кусачки, клещи и пассатижи.

В первый миг она даже растерялась. Этот тип совсем не походил на известного ей минера-подрывника – ни походкой, ни телосложением. Тот был плотный и крепкий, а этот… Гончая так и не смогла подобрать подходящего определения. Отощавший? Ссохшийся? Изможденный? Движения этого человека были какие-то дерганые, неуверенные, словно у него только что отобрали костыли, к которым он привык. Да и ростом незнакомец был явно ниже Левши, хотя, возможно, такое впечатление складывалось из-за того, что он сильно сутулился. Но когда следующий за стажером неизвестный поднял голову, Гончая увидела перед собой обезображенное шрамами землистое лицо и знакомую черную повязку, закрывающую левый глаз. Перед ней стоял убийца ее дочери, пусть не совсем здоровый, но живой! А так не должно было быть! Потому что это неправильно.