Ричард Морган - Пробужденные фурии [litres]

– Нет, что-то не знаю, как это бывает. Что у тебя за источник, Тод?

– Я не могу ответить.

Я пожал плечами.

– Тогда не могу помочь.

– Так все и оставишь? Шегешвар тебя продал – и это сойдет ему с рук? Твои друзья с пляжа умрут? Брось , Так.

Я покачал головой.

– Я устал сражаться за других людей. Бразилия с друзьями это заварили – пусть и расхлебывают. А Шегешвар никуда не денется. Успею до него добраться.

– А Видаура?

– А что Видаура?

– Она нас тренировала, Так.

– Да, нас. Вот давай иди и спасай ее сам.

Не будь я посланником, ничего бы не заметил. Даже не дрожь, какая-то миллиметровая смена позы, а то и меньше. Но Мураками обмяк.

– Я не могу сам, – сказал он тихо. – Я не знаю базу Шегешвара, а без этого мне понадобится взвод посланников.

– Тогда вызывай Корпус.

– Ты знаешь, к чему это…

– Тогда отвечай, кто твой сраный источник.

– Ага, – сказала Яд сардонически в последовавшей тишине. – Или просто попроси его войти.

Она поймала мой взгляд и кивнула на закрытый люк в полу задней части комнаты. Я сделал к нему шаг, и Мураками едва сдержался, чтобы не загородить мне дорогу. Прожег взглядом Яд.

– Простите, – сказала она и постучала пальцем по голове. – Оповещение об инфопотоке. Стандартное железо водомерок. Твой дружок пользуется телефоном и много ходит. Вернее, нервно мечется, я бы сказала.

Я улыбнулся Мураками.

– Ну, Тодор. Твой ход.

Напряжение продлилось еще пару секунд, затем он вздохнул и жестом пригласил меня вперед.

– Давай. Ты бы все равно рано или поздно догадался. Я подошел к люку, нашел панель и ткнул. Где-то в глубине здания заворчала машинерия. Люк поднялся с дергаными заминками. Я наклонился к открывшемуся пространству.

– Добрый вечер. И кто из вас стукач?

Ко мне обернулись четыре лица, и как только я их увидел – четыре строго одетых фигуры в черном, – кусочки мозаики встали на место в моей голове со звуком люка, который наконец открылся до конца. Трое были бойцами – двое мужчин и женщина, и кожа на их лицах отличалась блестящей пластиковой эластичностью там, где им пришлось залить спреем татуировки. Краткосрочный вариант, всего на день, и не выдерживал взгляда профессионала. Но в глубине территории гайдуков это наверняка выручало их от участи сражаться не на жизнь, а на смерть на каждом углу Ньюпеста.

Четвертый, с телефоном, был старше, но узнаваем по одному только поведению. Я понимающе кивнул.

– Танаседа, я полагаю. Ну-ну.

Он слегка поклонился. Как же без этого – и холеные манеры старой школы, и внешность под стать. На лице у него не было украшений, потому что человеку его уровня приходилось часто посещать анклавы Первых Семей, где этого не одобряют. Но все равно можно было разглядеть почетные шрамы на местах, где татуировки удалили без преимуществ современной хирургической техники. Его черные волосы с проседью были туго забраны в короткий хвост, и тем обнажали шрамы на лбу и подчеркивали длинные кости лица. Глаза были карие и твердые, как полированные камни. Осторожная улыбка, которой он меня встретил, была такой же, какой он удостоит смерть, если и когда она к нему снизойдет.

– Ковач-сан.

– А тебе-то какая выгода, сам? – бойцы хором напряглись из-за моего неуважения. Я не обратил внимания, бросил взгляд обратно на Мураками. – Я так понимаю, тебе известно, что он желает мне настоящей смерти, как можно медленнее и мучительнее.

Мураками столкнулся взглядами со старшим якудза.

– Это решаемо, – пробормотал он. – Верно, Танаседа-сан?

Танаседа снова поклонился.

– До моего сведения дошло, что, хотя ты и был вовлечен в смерть Хираясу Юкио, вина не целиком лежит на тебе.

– И что? – я пожал плечами, чтобы сбить нарастающий гнев, – ведь он мог узнать эту подробность только через виртуальный допрос Орра, Киёки или Лазло, когда моя молодая версия помогала ему их убивать. – Обычно в случае ваших претензий виноват человек или нет – дело десятое.

Женщина в его свите издала глубокий гортанный рык. Танаседа оборвал его легким движением руки, но посмотрел на меня так, что сразу выдал свое беспокойство.

– Также мне стало известно, что ты обладаешь устройством хранения памяти больших полушарий Хираясу Юкио.

– А.

– Это так?

– Ну, если думаешь, что я дам себя обыскать, можешь…

– Такеси, – голос Мураками казался ленивым, но только казался. – Не обостряй. У тебя есть стек Хираясу или нет?

Я замер на переломе, и большая часть меня надеялась на то, что стек попытаются отнять силой. Мужчина слева от Танаседы дернулся, и я ему улыбнулся. Но они оказались хорошо надрессированы.

– Не со мной, – сказал я.

– Но ты же можешь доставить его Танаседе-сан, правильно?

– Если захочу, полагаю, смогу, да.

Снова мягкий рык, на этот раз прокатившийся по всем трем якудза.

– Ронин , – сплюнул один из них. Я встретился с ним взглядом.

– Вот именно, сам. Без хозяина. Так что следи за собой. Меня никто не будет держать за поводок, если ты мне вдруг не понравишься.

– И никто не поддержит, если тебя прижмут к стене, – заметил Танаседа. – Прошу, мы не могли бы избавиться от мальчишеской дерзости, Ковач-сан? Ты говоришь о желании. Без информации, которую предоставил я, ты бы сейчас находился в плену со своими коллегами в ожидании казни. А также я предложил отозвать приказ на твое устранение. Разве этого недостаточно для возвращения стека памяти, от которого тебе в любом случае нет пользы?

Я улыбнулся.

– Хватит балаболить, Танаседа. Ты все это делаешь не ради Хираясу. Он только переводит хороший морской воздух, и ты сам это знаешь.

Главный якудза словно свернулся в клубок, наблюдая за мной. Я сам до сих пор не знал, зачем на него давлю, ради чего.

– Хираясу Юкио – единственный сын моего зятя, – очень тихо. Почти шепот на дистанции между нами, но острый от сдерживаемой ярости. – Это гири, и я не ожидаю, что южанин способен меня понять.

– Вот ублюдок, – удивленно сказала Яд.

– А ты чего ожидала, Яд? – я издал гортанный звук. – В конце концов, он преступник, ничем не отличается от гребаных гайдуков. Просто мифология другая, а крабье говно о древней чести – все то же.

– Слушай, Так…

– Отвали, Тод. Давайте говорить открыто, как положено. Это политика, а не что-нибудь хотя бы отдаленно чистое. Танаседа переживает не о своем племяннике. Это побочный выигрыш. Он переживает, что теряет власть, боится, что его накажут за запоротую попытку шантажа. Он видит, как Шегешвар задружился с Аюрой Харлан, и пришел в ужас, что гайдукам за их старания обломится доля в серьезном глобальном бизнесе. И все это его миллспортские родственнички повесят на него, вместе с коротким мечиком и инструкцией «вставить сюда и резать вбок». Верно, Тан?