Олег Дивов - День коронации [антология]

Больше всего ему сейчас хотелось тишины. Закрыть глаза и сделать вид, что от твоего монаршего желания ничего не зависит. «Что я могу, в конце-то концов? – думал наследник. – Наорать на Антона Степановича? На мецената, который всю жизнь посвятил тому, чтобы восстановить монархию в России? Он просто прагматик, именно его прагматизм и позволил подняться ему из грязи в князи… И поднять всех нас, между прочим. А я просто родился. В нужное время от нужных родителей».

Через две минуты он будет дома, где его никто не ждет. Ни жена, с которой его почти ничего не связывало, ни дочь, которая снимала наушники только тогда, когда нужно было помыть голову. Разве что малолетний Стасик. Наследник. Какое наследство он ему оставит? «Никакого, – подумал Ник, – потому что мой долг – долг монарха. Отдать все, что я имею, на дело спасения тех людей, которые своей жизнью оплатят мое восхождение на трон». Ник раскрыл планшет, набрал код доступа к личному кабинету «КосмоБанка» и увидел свой долг: круглое семизначное число со знаком минус.

Кто мог это сделать? Да кто угодно из их команды. Любой бухгалтер, Карен, начальник охраны, глава отдела кадров, даже духовник семьи наследника отец Иоанн Федоров. Деньги были общими, потому что все они делали общее дело не за страх, а за совесть. Их всех объединяла горячая вера АС в то, что только фигура монарха способна сплотить русский народ, раскиданный по всем планетам космической ойкумены в единое целое…

– Но разве, – спросил его как-то раз Ник, – монарх обязательно должен быть из рода Романовых? То есть я к тому, почему бы вам самому…

– Не примерить корону? – с горечью спросил АС, и Ник понял, что вопрос был лишним. АС родился на Земле, и Родина наложила на него неизгладимый отпечаток. Карлик с непомерно огромной головой и ломким как у мальчика голосом мог быть шутом у подножия трона, но не самодержцем русской православной империи. Еще в двадцать первом веке заикнуться о конфессиональной ангажированности правления было невозможно, но в веке новом оторванные от корней земные народы затосковали о земной культуре и духовности. Встреча с воинствующим атеизмом первой неземной цивилизации, с которой столкнулось человечество, положило начало религиозному Ренессансу XXII века.

– Знаешь, что тебе предстоит? – сказал ему однажды отец Иоанн. – Полное отречение. Наследник престола не принадлежит себе. Он принадлежит России.

И Ник отказался от себя. Он хотел поступать в консерваторию, но России был нужен монарх с юридическим образованием, и любимая скрипка осталась пылиться на чердаке его старого дома. Он был влюблен в однокурсницу, но России была нужна безупречно чистая линия новой династии, и Ник вступил в брак с женщиной, с которой его ничего не связывало, кроме общего дела. С юных лет его мучили приступы неверия, но России был нужен православный монарх, и Ник переступил порог храма, исповедался (в том числе и в грехе неверия) и причастился.

Деньги, счета, вклады? Нику просто некогда было задумываться о том, какая именно часть общего дохода компании принадлежала лично ему.

Теперь ему не принадлежало ничего… «Дом Романовых» не стал подсылать наемных убийц, не стал распускать слухи. АС действовал мягкими – христианскими – методами: всего-навсего оставил его без копейки.

Чем больше Ник приближался к трону, тем яснее понимал, что он не более чем актер, который всю жизнь играет одну и ту же роль, не выходя из нее даже в постели с женой. Положа руку на сердце, Ник был так себе Романовым. Если и текла в его жилах кровь российских самодержцев, то совсем капелька… И брак с такой же сомнительной представительницей давно сгинувшей аристократии не сильно улучшал дело. Но он так хорошо вжился в образ наследника престола, что мог легко позировать на фоне портрета последнего императора, оболганного и преданного. Даже теперь, спустя двести лет после трагедии в Ипатьевском доме.

России нужен сильный, благородный, умный православный монарх, а не марионетка в руках сильных мира сего. Помазанник Божий, а не наемный работник на жалованьи.

Но ведь когда он прочтет коронационную молитву, когда все его подданные преклонят перед ним колена, когда патриарх коснется его лба капелькой душистого мирра… Тогда все изменится? А если нет? Ник заложил руки за голову и уставился в потолок, а потом вновь набрал номер Антона Степановича… Как и следовало ожидать, телефон ответил ровными гудками…

Хор пел: «Милость и суд воспою Тебе, Господи!» Огромный собор был точной копией древнего – Успенского, сгоревшего в атомном пожаре очередной войны.

– Сейчас главное, не допустить новой Гражданской, – сказал Нику Антон Степанович перед началом церемонии, – я рад, что ты понял меня правильно.

– Да, мы продали Русь земную, чтобы жила Русь небесная, – продолжил он пафосно, и Ник ответил в тон своему наставнику:

– Главное, что не продешевили.

Без пяти минут самодержец понял, что этот человек не шутит, что он верит в то, о чем говорит. Что он, может быть, даже в чем-то прав.

«Так говорит Господь, – нараспев читал красивый женский голос, – Искупитель твой, Святый Израилев: Я Господь, Бог твой, научающий тебя полезному, ведущий тебя по тому пути, по которому должно тебе идти». А в ухе Ника, нет, уже Николая III, звучало привычное: голос Карен, который велит ему повернуть голову направо, налево, сделать наклон чуть заметнее, прикрыть глаза, открыть глаза и прочая, и прочая. Монарх, теперь уже не будущий, а настоящий, хотел выбросить наушник, но в последний момент передумал. Какая, в конце концов, разница! То, к чему он шел так долго, обернулось фарсом, и самое отвратительное, что не имел сил этому помешать. Как и когда это произошло? Ник не мог этого понять. Ведь идея была правильная… Вот только от этой огромной правильной идеи о долге монарха, о симфонии Церкви и власти… Что осталось от нее теперь? После маленьких, почти незаметных сделок с совестью? Ник вдруг увидел весь проделанный путь с высоты птичьего полета с такой ясностью, как бывает только накануне смертного часа…

«…О, если бы ты внимал заповедям Моим! тогда мир твой был бы как река, и правда твоя – как волны морские… И семя твое было бы как песок, и происходящие из чресл твоих – как песчинки: не изгладилось бы, не истребилось бы имя его предо Мною…»

Ник знал, что дальше пророк Исайя говорил о бегстве из Вавилона, о том, что Господь выведет свой народ из пустыни.

«Из атомной пустыни, – думал Ник, – выведет ли Господь Русь земную из атомной пустыни на свободу?»

Церемония, пресс-конференция, праздничный обед… Протокольные разговоры, плавно переходящие в неформальный обмен колкостями. Конец «вечеринки». Пора провожать гостей. Ник закрыл глаза и снова представил себе, что он последний русский император. Последний, оболганный, преданный, потерявший веру в себя. Бессильный что-то изменить, идущий по стертым ступенькам на свою Голгофу, разделивший страшную участь своего народа, отнюдь не «доброго», но безумного, безбожного, безобразного… «Только ты тут ни при чем, – жестко сказал себе новый монарх, – ты бессильная тень былого величия, не способный на элементарное сопротивление».