Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

К вечеру добрались до подножия Райхенштайна, Златостоцких гор, северо-западного отрога пограничных цепей Рыхлебов и Есеника. В лежащем над стекающей с гор речкой Быстрой поселке они намеревались передохнуть и перекусить, однако тамошние крестьяне оказались негостеприимными — не позволили себя ограбить. Из-за охраняющей въезд засеки на раубриттеров посыпались стрелы, а ожесточенные лица вооруженных вилами, окшами [365] разновидность бердыша. и кольями крестьян не вызывали желания ждать от них особого радушия. Кто знает, как все сложилось бы при обычных обстоятельствах, однако сейчас понесенный урон и усталость сыграли свою роль. Первым развернул коня Тассило де Тресков, за ним последовал обычно запальчивый Рымбаба, завернул, даже не бросив в адрес деревни скверного слова, Ноткер фон Вейрах.

— Чертовы хамы, — догнал их Буко Кроссиг. — Надо, как это делал мой предок, хоть бы раз в пять лет разваливать им халупы, сжигать все до голой земли. Иначе они начинают беситься. Благоденствие и достаток все переворачивают у них в мозгах. Ишь возгордились…

Небо заволакивали тучи. Из деревни тянуло дымком. Лаяли собаки.

— Впереди Черный лес, — предупредил едущий первым Буко. — Держаться рядом! Не отставать! Следить за лошадьми!

К предупреждению отнеслись серьезно, потому что и Черный лес — чащоба из буков, тисов, ольх и грабов — густой, влажный и затянутый туманом, — выглядел не менее серьезно. Настолько не менее, что аж мурашки бегали по спине. Сразу чувствовалось затаившееся где-то там в чащобе зло.

Кони храпели, мотали головами.

И как-то не очень заинтересовал побелевший скелет, лежащий у самой обочины дороги.

Самсон Медок тихо бормотал:

— Преследует меня, — пояснил он, видя взгляд Рейневана, — этот Данте.

— И исключительно к месту, — вздрогнул Шарлей. — Миленький лесок, ничего не скажешь… Ехать здесь одному… В темноте…

— Не советую, — проговорил, подъезжая, Гуон фон Сагар. — Решительно не советую.

Они ехали в горы, по все большей крутизне. Кончился Черный лес, кончились буковины, под копытами заскрипел известняк и гнейс, потом базальт. На склонах яров выросли утесики фантастических форм. Опускались сумерки, из-за туч, черными волнами заходящих с севера, темнело быстро.

По четкому приказу Буко Губертик взял Николетту у Самсона. Кроме того, Буко, прежде ехавший впереди, передал обязанности провожатого Вейраху и де Трескову, а сам держался поближе к оруженосцу и пленнице.

— Псякрев… — проворчал Рейневан, обращаясь к едущему рядом Шарлею. — Ведь я должен ее освободить. А этот тип явно что-то заподозрил… Ее стережет, а за нами все время наблюдает. Почему?

— Может, — тихо ответил Шарлей, а Рейневан с ужасом понял, что это вовсе не Шарлей. — Может, как следует рассмотрел твою физиономию? Зеркало чувств и намерений?

Рейневан выругался себе под нос. Было уже темновато, но не только это он винил за ошибку. Седовласый чародей явно использовал магию.

— Ты меня выдашь? — спросил он напрямик.

— Нет, — не сразу ответил маг. — Но если ты захочешь совершить глупость, удержу… Ты знаешь, я смогу. Поэтому не глупи. А на месте посмотрим…

— На каком месте?

— Теперь моя очередь.

— Не понял.

— Моя очередь спрашивать. Ты что, не знаешь правил игры? Вы не играли в это в учельне? В quaestiones de quodlibet [367] игра, в которой студенты задавали преподавателю любые вопросы; одна из форм средневекового университетского обучения. ? Ты спросил первым. Теперь моя очередь. Кто таков гигант, которого вы называете Самсоном?

— Мой спутник и друг. Впрочем, почему бы тебе не спросить его самому? Скрывшись под магическим камуфляжем.

— Я пытался, — запросто признался чародей. — Но это тертый калач. С ходу распознал камуфляж. Откуда вы его выкопали?

— Из монастыря бенедиктинцев. Но если это quodlibet , то теперь моя очередь. Что знаменитый Гуон фон Сагар делает в comitive Буко фон Кроссига, силезского рыцаря-грабителя?

— Ты слышал обо мне?

— А кто ж не слышал о Гуоне фон Сагаре? И о Matavernis , мощном заклинании, уберегшем летом тысяча четыреста двенадцатого года поля над Везером от саранчи.

— Саранчи было не так уж и много, — скромно ответил Гуон. — А что до твоего вопроса… Ну что ж, обеспечиваю себе пропитание и стирку. И жизнь на довольно приличном уровне. Ценой, разумеется, определенных ограничений.

— Порой касающихся совести?

— Рейнмар де Беляу, — поразил чародей Рейневана знанием. — Игра в вопросы — не диспут об этике. Но я отвечу: порой, увы, да. Однако совесть как тело: ее можно закалять. А у каждой палки два конца. Ты удовлетворен ответом?

— Настолько, что больше вопросов не имею.

— Значит, выиграл я. — Гуон фон Сагар подогнал вороного. — А относительно девушки — храни спокойствие и не делай глупостей. Я сказал: на месте посмотрим. А мы уже почти на месте. Впереди пропасть. Так что прощай, работа ждет.

Пришлось задержаться. Взбирающаяся круто вверх дорога частично скрывалась в каменистой осыпи, образованной оползнями, частично обрывалась и исчезала в пропасти. Пропасть была заполнена седым туманом, не позволяющим оценить истинную ее глубину. По другую сторону мерцали огоньки, маячили контуры строений.

— Слезайте, — скомандовал Буко. — Господин Гуон, просим.

— Держите коней. — Маг остановился на краю обрыва, воздел свой кривой посох. — Держите как следует.

Он взмахнул посохом, прокричал заклинание, снова, как на Счиборовой Порубке, прозвучавшее по-арабски, но гораздо более длинное, запутанное и сложное. По интонациям тоже. Кони захрапели, попятились, громко топая.

Повеяло холодом, их неожиданно охватил леденящий мороз. Мороз начал щипать щеки, в носу захрустело, заслезились глаза, холод сухо и болезненно ворвался с дыханием в легкие. Температура сильно упала, они попали как бы внутрь сферы, которая, казалось, засасывает в себя весь холод мира.

— Держите… коней… — Буко прикрыл лицо рукавом. Вольдан из Осин застонал, схватившись за перебинтованную голову, Рейневан почувствовал, как немеют пальцы, стиснутые на ременных вожжах.

Притянутый чародеем холод мира, до той поры лишь ощутимый, теперь сделался видимым, принял форму клубящегося над пропастью белого света. Свет вначале заискрился снежинками, потом ослепительно побелел. Послышался протяжный, нарастающий хруст, скрипучее крещендо, завершившееся стеклянным, стонущим, как колокол, аккордом.