Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— Дорогой Рейнмар, — проговорил он наконец, отбросив нервирующую манеру титуловать его паничем. — Если ты ожидаешь от меня совета, то он будет прямо-таки банально простым. Убегай из Силезии. Я предупреждаю: у тебя здесь множество врагов, да ты и сам прекрасно знаешь. Именно из-за них ты здесь, правда? Тогда послушай доброго совета: беги в Чехию. Твои враги слишком могущественны, чтобы ты мог им навредить.

— Серьезно?

— Да, к сожалению. — Голиард быстро взглянул на него, почти пронзил взглядом. — Особенно Ян, князь Зембицкий, это чуточку высоковато для тебя. Я знаю, он лишил тебя всего, я видел, во что он превратил красильню господина Петра. И достаточно много знаю об обстоятельствах смерти Адели Стерчевой, чтобы понять твои намерения. И советую: забудь о них. Для князя Яна твоя месть — это, прости за сравнение, все равно как если б собака на солнце лаяла.

— Слишком скоропалительные выводы. — Рейневан опорожнил кубок вина, действительно малость излишне разбавленного. — Слишком опрометчивы, Тибальд. А может, у меня в Силезии другие задачи и дела, другая миссия? Ты хочешь меня отговорить? Ты? После того, что я видел сегодня на немчанском рынке?

Мамун захохотал.

— А здорово это было? — ощерил он кривые зубы. — Они мотались в толпе, как легавые псы, вертелись, как, прости, говно в проруби.

— Такая уж работа. — Тибальд Раабе был более серьезен. — Агитация — вещь важная. А Малевольт, как ты видел, сотрудничает, помогает мне. Поддерживает наше дело. Разделяет убеждения.

— О! — заинтересовался Рейневан. — Ты говоришь об учении Виклефа и Гуса? Ликвидации главенства папства? Коммунии — sub utraque specie (под двумя видами) и модификации литургии? Необходимости церковной реформы?

— Нет, — прервал мамун. — Ничего из этого. Я не идиот, а только идиот может верить, что ваша церковь поддается реформированию. Однако я поддерживаю все революционные движения и вспышки. Ибо цель — есть ничто, движение же — все. Необходимо сдвинуть с оснований глыбу мира. Вызвать хаос и замешательство! Анархия — мать порядка, курва ее мать. Да рухнет старый порядок, да сгорит он до основания. А под пеплом останется сияющий бриллиант, заря извечной победы.

— Понимаю.

— Как же. Корчмарь! Вина!

На корчмаря, о диво, кажется, подействовало ехидство Малевольта, потому что он начал подавать им менее разбавленное вино. Последствия не приказали себя долго ждать — подделывающийся под жмудинца мамун захрапел, опершись о стену. А поскольку и постоялый двор опустел, постольку Рейневан решил, что пора поговорить откровенно.

— Мне необходимо место, в котором я мог бы укрыться, Тибальд. Причем на время скорее долгое, чем короткое. До Wynachten [668] Рождество ( нем. ). . Возможно, дольше.

Тибальд Раабе вопросительно поднял брови. Рейневан, не дожидаясь более явного поощрения, изложил ему события в Тепловодах. Не упуская деталей.

— У тебя в Силезии многочисленные враги, — подвел не столь уж неожиданный итог голиард. — На твоем месте я б не скрывался, а смотался отсюда куда глаза глядят. По меньшей мере в Чехию. Ты не думал о такой возможности?

— Я должен… хм-м… остаться. — Рейневан отвел взгляд, не очень зная, сколько он может выдать. Однако Тибальд Раабе был стреляный воробей.

— Понимаю, — многозначительно подмигнул он. — У нас есть приказы, да? Я знал, что Неплах сумеет тебя использовать. Этого я ожидал. Этого же ожидал и Урбан Горн. Горн также догадывается, в чем тут дело.

— А в чем, если можно спросить?

— В Фогельзанге.

— Что такое Фогельзанг?

— Хм… кхм… — Тибальд неожиданно закашлялся, озабоченно почесал нос. — Не знаю, должен ли я тебе это говорить. Ну, коли спрашиваешь, значит, Флютек тебе не сказал. А мне сдается, тебе полезнее и не знать.

— Что такое Фогельзанг?

— В 1423 году, — объяснил Гжегож Гейнче прислушивающемуся к нему Лукашу Божичке, — Ян Жижка приказал создать группы для специальных заданий, которые следовало выслать за пределы Чехии, на территорию врага, куда Жижка уже в то время намеревался перенести борьбу за Чашу. Группам предстояло действовать в глубокой тайне, совершенно независимо от обычных шпионских сетей. Единственной их задачей была подготовка почвы для планируемых нападений на сопредельные страны. Они должны были помогать идущим в рейды таборитам диверсиями, саботажем, актами террора, распространением паники.

Группы были созданы, и их выслали. В Ракусы, в Баварию, в Венгрию, в Лужицу, в Саксонию. И в Силезию, разумеется. Силезская группа получила криптоним…

— Фогельзанг… — шепнул Божичко.

— Фогельзанг, — подтвердил Тибальд Раабе. — Как я сказал, группа получала приказы исключительно от верховного вождя. Контакт поддерживали посредством специальных связных. Случилось, что связной Фогельзанга скончался. Был убит. И тогда связь прервалась. Фогельзанг попросту исчез.

Объяснение напрашивалось само: группа опасалась предательства. Каждый новый связной мог быть подставным провокатором, такие подозрения подкрепляла волна арестов, коснувшаяся созданных Фогельзангом сетей и подгрупп. Неплах долго размышлял над тем, кого послать. Кому Фогельзанг поверит и доверится.

— И надумал, — кивнул головой Рейневан. — Потому что тем связным был Петерлин. Правда?

— Правда.

— Неплах считает, что этот глубоко законспирированный Фогельзанг приоткроется мне? Только потому, что Петр был моим братом?

— Хоть и минимальный, но такой шанс имеется, — серьезно подтвердил голиард. — А Флютек в отчаянии. Известно, что Прокоп Голый давно планирует рейд в Силезию. Прокоп очень рассчитывает на Фогельзанг, учитывает эту группу в своей стратегии. Он должен знать, не…

— Не предал ли Фогельзанг, — докончил в проблеске догадки Рейневан. — Группа могла быть раскрыта, ее члены схвачены и перевербованы. Если пытающийся найти группу связной провалится… То есть если я провалюсь, если меня поймают и казнят, то предательство будет доказано. Я прав?

— Прав. И что ты теперь ответишь на мой совет? Отнесешься к нему серьезно и убежишь отсюда, пока цел?

— Нет.

— Тебя подставляют под удар. А ты позволяешь себя подставить. Как наивный ребенок.

— Важно дело, — проговорил после долгого молчания Рейневан, и голос у него был как у епископа в праздник Тела Господня.

— Что?

— Самое главное — наше дело, — повторил Рейневан, и голос у него был тверд как надгробная плита. — Когда речь заходит о благе дела, единицы в расчет не идут. Если благодаря этому великое дело Чаши может сделать шаг к победе, если это должен быть камень на холм нашего окончательного триумфа… То я готов пожертвовать собой.

— Давно уже, — сказал мамун, оказывается, вовсе не спавший, — давно уже я не слышал ничего столь же глупого.