Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

В последнее воскресенье перед Рождеством бураны прекратились, засыпи осели, дороги немного проторились. И тогда, к огромной радости Рейневана, Тибальд Раабе привел из Гдземежа Шарлея и Самсона Медка. Приветствующие и обнимающиеся друзья разволновались до такой степени, что у них появились слезы в глазах, и даже Шарлей раза два шмыгнул носом.

Мгновенно нашлась парочка бутылей, а поскольку рассказывать всем было много чего, то двумя бутылями дело не обошлось.

После бегства из Тросок Самсон отыскал Шарлея, Беренгара Таулера и Амадея Батю, и все незамедлительно решили двинуться на поиски Рейневана. Понимая, что вчетвером они мало что могут сделать против черных всадников Грелленрота, они что было сил в конях помчались в Михаловицы — просить помощи у Яна Чапека. Чапек охотно согласился — похоже, больше чем судьба Рейневана его интересовал тот подземный проход, по которому сбежали Рейневан и Самсон из Тросок. Легко себе представить раздражение гейтмана, когда оказалось, что Самсон забыл расположение пещеры и отыскать ее не может. Искали целый день — безрезультатно. Раздражение Чапека возрастало. Когда Шарлей предложил вместо того, чтобы мотаться вверх и вниз по ручью, заняться наконец поисками следов Рейневана, разозлившийся гейтман сирот приказал своим возвращаться в Михаловицы, заявив компании, что дальше они могут шнырять одни.

— Мы уже искали сами, — вздохнул Шарлей. — Довольно долго. Добрались до Ештеда, под Роймунд и Хаммерштайн. Там нас опять отыскал Чапек, на этот раз в компании Щепана Тлаха из Чешского Дуба. И прибывшего из Белой Горы посланца Флютека.

Гейтман Тлах, оказалось, получил известие от своего информатора в монастыре целестинцев в Ойбине. Тайна исчезновения Рейневана раскрылась. К сожалению, следовать за людьми Биберштайна компании уже дано не было. Прибывший из Белой горы посланец привез приказ немедленно возвращаться. Приказ был категорический, а поскольку за исполнением приказа должен был следить гейтман, группа двинулась в путь с эскортом. Вернее — под конвоем.

Под Белой Горой Неплах оставил только Шарлея. Самсон рвался двинуться в Силезию один, но демерит убедил его отказаться от поездки в одиночку.

— Долго, — ехидно усмехнулся он, — убеждать не пришлось. У нашего друга Самсона нашлись в Праге важные дела. И он посвящал им целые дни, разгуливая с рыжей Маркетой по Здеразе либо под Славянами. Или же просиживая с ней на Подскалье, откуда оба часами смотрели, как течет Влтава и как заходит солнце. Держась за ручки.

— Шарлей.

— А что? Может, вру?

— D’antico amor senti la gran potenza , — вспомнил цитату Рейневан, тоже не в состоянии сдержать смех. — Как она себя чувствует, Самсон?

— Гораздо лучше. Выпьем.

— Ходят слухи, — сказал Шарлей, щуря глаза от солнца, — что готовится рейд. Крупный рейд. Можно сказать — нападение. А можно сказать, война.

— Если ты был у Флютека под Белой горой, — потянулся Рейневан, — то наверняка знаешь, что готовится. Флютек не преминул тебя проинструктировать.

— Идет шумок, — не дал сбить себя Шарлей, — что тебе в этой войне предназначена весьма важная роль. Что, как говорят поэты, ты должен будешь оказаться в самой гуще событий… Из чего следует, что в гуще событий окажемся мы все.

Они сидели на террасе постоялого двора «Под колокольчиком», радуясь солнцу, приятно пригревающему, несмотря на легкий морозец. Снег искрился на подлесном склоне. Со свисающих с крыши сосулек лениво покапывала вода. Самсон, казалось, дремал. А может, и верно, дремал? Прошлую ночь они проговорили допоздна, и, пожалуй, совершенно напрасно он вытащил пробку из последней бутыли.

— В гуще военных действий, — тянул Шарлей, — к тому же долженствуя сыграть важную роль, невероятно легко получить по шее. Или по иной части тела. Невероятно легко, когда идет война, потерять какую-то часть тела. Случается, что этой частью оказывается голова. И тогда становится действительно скверно.

— Я знаю, куда ты клонишь. Прекрати.

— Выходит, ты читаешь мои мысли, так что добавлять ничего не надо. Ибо выводы, насколько я понимаю, ты уже вычитал.

— Вычитал. И заявляю: я борюсь за дело, за дело иду на войну и за дело сыграю ту роль, которая мне писана. Дело Чаши должно победить, на это направлены все наши усилия. Благодаря нашим усилиям и самоотверженности утраквизм и истинная вера восторжествуют, несправедливости придет конец, мир изменится к лучшему. За это я отдам кровь. И если потребуется — жизнь.

Шарлей вздохнул.

— Ведь мы не прячемся, — спокойно напомнил он. — Боремся. Ты делаешь карьеру в медицине и разведке. Я в Таборе продвигаюсь вверх по ступени войсковой иерархии и понемногу набираю добро. Малость уже насобирал. Служа Чаше, мы уже несколько раз ускользали из-под старухиной косы. И все ничего, только искушаем судьбу, лезем вслепую из аферы в аферу, и каждая следующая хуже предыдущей. Самое время серьезно поговорить с Флютеком и Прокопом. Пусть теперь молодые подставляют шеи в поле и на первой линии, мы уже заслужили отдых, сделали достаточно, чтобы остальную часть войны лениво пролежать sub tegmine fagi [688] в тени бука ( лат. ). «Буколики» Вергилия. . Возможно, за наши заслуги мы уже можем получить теплые штабные столики. Штабные столики, Рейнмар, кроме того, что они удобны и прибыльны, обладают еще одним неоценимым качеством. Когда все начнет раскачиваться, сыпаться и разваливаться, от таких столиков легко оттолкнуться, чтобы сбежать. И тогда можно с собой прихватить немало…

— Это что же может начать качаться и разваливаться? — насупился Рейневан. — Перед нами победа! Чаша восторжествует, настанет истиный Regnum Dei [689] Царствие Божие ( лат. ). ! За это мы боремся.

— Аллилуя, — подытожили Шарлей. — Трудно с тобой разговаривать, парень. Поэтому, отказавшись от аргументации, закончу кратким и деловым предложением. Слушаешь?

— Слушаю.

Самсон открыл глаза и приподнял голову, давая понять, что и он слушает тоже.

— Бежим отсюда, — спокойно сказал Шарлей. — В Константинополь.

— Куда?

— В Константинополь, — совершенно серьезно повторил демерит. — Это такой большой город у Босфора. Жемчужина и столица Византийского царства…

— Я знаю, что такое Константинополь и где он находится, — терпеливо прервал Рейневан. — Я спрашиваю, зачем нам туда ехать?

— Чтобы там поселиться.

— И зачем бы нам там поселяться?

— Рейнмар, Рейнмар, — с состраданием взглянул на него Шарлей. — Констан-ти-нополь! Не понимаешь? Великий мир, великая культура. Шикарная жизнь, изумительное место обитания. Ты — лекарь. Мы купили бы тебе iatreion вблизи ипподрома, вскоре бы ты прослыл специалистом по женским болезням. Самсона мы просунули бы в гвардию базилевса. Я, учитывая восприимчивую и не переносящую усилий натуру, не занимался бы вообще ничем… кроме медитации, карточной игры и случайного мелкого шулерства. После полудня мы ходили бы в Айя София помолиться о больших барышах, прогуливались бы по Мессе, ублажали бы глаза видом парусов на Мраморном море. В одной из таверн над Золотым Рогом откушивали бы плов из ягнятины и жареных осьминогов, обильно запивая вином с пряностями. Живи — не хочу. Только Константинополь, парни, нет, только Константинополь, только Византия. Оставим, говорю вам, за спиной Европу, эту темень и дичь, отряхнем омерзительную пыль с сандалий наших. Поедем туда, где тепло, сытно и благостно, где культура и цивилизация. В Византию! В Константинополь, город городов!