Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— Прозвучало серьезно.

— Знаю.

— Господа! — Шарлей привстал в стременах. — За рекой — пшчинская земля.

— Мы должны быть бдительными, — сказал Бедржих. — Тут рьяно охотятся на гуситов и их союзников. Вдова на Пшчине щедро за схваченных платит.

— Она всё еще вдова? — удивился Сестшенец. — Судачили, что вышла за Пшемка Опавского.

— Пшемко, — сказал проповедник, — размышлял над женитьбой. Во-первых, благодаря браку с вдовой он присоединил бы пшчинский надел к Опаве. Во-вторых, вдовушка — великолепный экземпляр бабенки, не самой молодой, правда, но здоровой и сладострастной литвинки. Кто знает, может, именно старый Пшемко этого и испугался, что в постели не справится. Как бы там ни было, но в жены он взял себе какую-то боснийку, а вдова осталась на Пшчине вдовой. Но сплетни ходили так упорно, что многие ее уже просто видели женой Пшемка. А поскольку боснийку тоже случайно зовут Хеленой, то некоторые и путают.

— Хелена из Пшчины, — уточнил Рейневан, — это родная сестра Сигизмунда Корыбута?

— Именно так, — подтвердил Спитек. — Дочь Димитрия Корыбута Ольгердовича. Племянница короля Ягеллы.

— Племянница или нет, — оборвал резко Бедржих, — но остерегаться ее мы должны как дьявола. Вперед, ходу! Чем быстрее удалимся от Пшчины, тем лучше.

— Справимся, — чмокнул вороному Шарлей. — До сих пор шло нам как по маслу.

Он погорячился.

— Господин! — закричал один из моравцев, выставленных в дозор за изгородью корчмы, в которой они остановились, чтобы приобрести фураж. — Господин! Кто-то едет!

— Вооруженные! — объявил второй. — Около дюжины коней…

— Собраться, оружие наготове, — скомандовал Бедржих. — Сохранять спокойствие, может, пройдут мимо.

Сестшенец отцепил от седла тяжелый чекан [948] топор с молотком на обухе. , засунул черенок сзади за пояс. Спитек подтянул рукоять меча поближе к руке, но прикрыл оружие плащом. Моравцы поспешно отвязывали коней от коновязи. Самсон закрыл дверь корчмы и оперся на нее.

Шарлей схватил Рейневана за плечо.

— Возьми это.

Врученное ему оружие было арбалетом. Охотничьим, с красивой интарсией [949] изображение на деревянном предмете, составленное из пластинок дерева другого сорта и цвета. на прикладе. Со стальным лучищем, но довольно легким. Натягивался немецким воротком, зубчатой рейкой.

На тракте зацокали копыта, заржал конь, в шеренге кривых верб показался отряд из тринадцати вооруженных, шагом направляющихся в сторону Пшчины.

— Пройдут, — пробормотал Бедржих, — или не пройдут?

Не прошли. Въехали на майдан. Сразу можно было сообразить, что это не обычные кнехты, обмундирование и оружие указывали, что это наемники. Рейневан заметил, что они ведут пленного. Возле одного из коней, на веревке, соединяющей связанные руки с лукой седла, бежал трусцой человек.

Командир разъезда, усатый и с тонким лицом, смерил Бедржиха и компанию злым взглядом. Пленник возле коня отвернулся. А Рейневан непроизвольно открыл рот.

Пленником был Бруно Шиллинг. Черный Всадник, ренегат, дезертир из Роты Смерти.

Он сразу узнал Рейневана. В его глазах запылал огонь, злой огонь, лицо его напряглось и скорчило такую гримасу, какую Рейневан не видел у него раньше ни разу, ни во время путешествия над Ользой, ни во время шести дней допросов в Совиньце. Он сразу понял, чту эта гримаса означает.

— Это гуситы! — закричал Шиллинг, дергая веревкой. — Они! Эти люди! Это гуситы! Чешские шпионы! Эй! Вы что, не слышите, что я говорю?

— Чего? — грубо спросил командир разъезда. — Ну что там?

— Это гуситские шпионы! — Шиллинг даже оплевал себя. — Точно, я их знаю. Меня вы связали, хоть я и невиновен. А это настоящие преступники. Арестуйте их! Закуйте в кандалы!

Спитек из Мельштына побледнел и сжал зубы, рука Сестшенца мгновенно потянулась к рукояти. Бедржих глазами подал сигнал своим моравцам.

Шарлей снял шапку, вышел вперед.

— Ну и хитрюга же, — сказал он весело. — Языкастого злодея вы поймали, господа военные, что и говорить! Чтобы спасти собственную шкуру, он берется других очернять. Дайте-ка вы ему там в Пшчине батогов, господин офицер, не поскупитесь на удары такому сыну! Пусть знает, как клеветникам бывает!

— А вы, — рявкнул усатый, — кто такие?

— Мы купцы из Эльблонга, — спокойно заявил Бедржих из Стражницы. — Возвращаемся из Венгрии…

— Из вас такие купцы, как из нас монашки.

— Ручаюсь…

— Врет! — крикнул Шиллинг. — Это гусит!

— Закрой пасть, — сказал усатый. — Вам же, милостивые государи, придется, однако, с нами в Пшчину потрудиться, там уж начальство разберется, кто вы такие, купцы или лжекупцы. Петцольд, Младота, с коней, перетрусите им вьюки и короба. И отберите оружие.

— Господин начальник! — Бедржих легко отодвинул полу плаща, многозначительно похлопал висящую на поясе пузатую мошну. — А может, как-то договоримся?

Усатый направил коня ближе, посмотрел на них сверху. После чего скривил худую рожу в горделивой ухмылке.

— В Пшчине, — процедил он, — за еретиков лучше платят. А раз взятку даешь, значит, ты настоящий еретик. Пойдешь в путы. А твой никчемный мешок и так будет наш.

— Бог свидетель, — пожал плечами проповедник, — что я не хотел этого.

— Чего ты не хотел?

— Этого.

Бедржих схватил брошенный ему арбалет, плавно подставил приклад к щеке. Звякнула тетива, болт, выпущенный с близкого расстояния, смел усатого с коня.

— Бей!

Спитек из Мельштына рубанул одного из солдат мечом, Сестшенец набросился на остальных, рубя и коля попеременно мечом и чеканом. Наемники кинулись на них с криком, наставив копья и размахивая топорами. Трое упало с коней, сраженные болтами из арбалетов моравцев и польских оруженосцев, четвертый бултыхнулся в лужу от стрелы Шарлея. Остальные набросились на них с боевыми криками. И тогда ударил Самсон.

Великан схватил скамью, сделанную из разпиленного пополам ствола, поднял ее, как будто она ничего не весила, хотя она весила. И как циклоп Полифем метал скалы в корабль Одиссея, так Самсон Медок метнул скамью в конных пшчинских наемников. С лучшим, чем у Полифема, результатом. Произведя страшный погром среди людей и животных.

Рейневан, ловко лавируя в бою, бросился к Шиллингу. И увидел что-то невероятное. Ренегат уцепился за куртку всадника, который его вел, стянул его на землю. Всадник, огромный мужик, не дал себя повалить, оттолкнул Шиллинга и ударил его ножом. Шиллинг увернулся от удара легким оборотом и наклонением корпуса, резким движением плеча перегнул руку солдата, сильно ударил вперед, загоняя атакующему собственный нож в горло. Молниеносно разрезал путы на запястьях об висящий около седла топор, вскочил в седло, пустил коня в галоп.