Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— Одни заботы, — повторил Конрад Кантнер, тянясь к миске за очередным куском щуки, — у меня от этих детей, которых я наплодил. Ничего, одни заботы.

— Я знаю. — Епископ кашлянул, протяжно харкнул, выплюнул кость. — Знаю, брат, каково оно. Мне знакома эта боль.

— Моей Агнешке, — Кантнер сделал вид, что не понял, — пошел пятнадцатый. Задумал я, как ты знаешь, выдать ее за Каспара Шлика, полагаю, юнец далеко пойдет, канцлерская голова. Хорошая партия. Люксембуржец пообещал мне этот matrimonium , всё уже было договорено. А сейчас, слышу, он сватает Шлику дочку графа Бертольда из Геннеберга. Лгун гадостный. Этот человек в своей жизни не сказал и слова правды!

— Факт, — епископ облизал пальцы. — Поэтому я не брал бы близко к сердцу. По моему мнению наш милостивый король изволит для временной пользы обманывать и за нос водить именно Бертольда. Ничего. Мы еще крепко, вот увидишь, выпьем на свадьбе Агнешки и Шлика [957] См. примечания к десятой главе. .

— Дай Бог! — Кантнер отпил из чаши, отхаркнул. — Но это еще не всё. Пришло мне в голову, понимаешь, свести моего Конрадика с Барбарой, дочерью бранденбургского маркграфа Яна. Поехал я с парнем под Новый год в Шпандау, пускай, думаю, молодые познакомятся. А Конрадик, представляешь, посмотрел и говорит, что нет. Что не хочет ее, потому что толстая. Я ему говорю, пацан, девочке всего лишь шесть годочков, с возрастом похудеет, ясное дело. Это primo , а secundo — любимого тела никогда не много. Когда проведут вас к брачному ложу, будешь иметь полную постель удовольствия, от края до края. А он, ежели ложе заполнять, то предпочитает двумя или тремя тонкими. Ты представляешь, что за наглый сопляк? В кого пошел?

— В нас, — захохотал епископ. — Пястовская кровь, брат, пястовская кость. Но должен сказать тебе откровенно, что ты не самую лучшую партию Конрадку наметил. Нам с Гогенцоллернами не по пути. Они мечтают о союзе с Польшей, плетут заговоры с Ягеллой, плетут заговоры с гуситами…

— Ты преувеличиваешь, — скривился Кантнер. — Ты злишься на старого Фрица Гогенцоллерна, потому что он посватал сына с Ядвижкою Ягеллонкою. Но дело в том, что Гогенцоллерны поднимаются. А с теми, которые поднимаются, надо держаться вместе, создавать родственные отношения. И еще что-то тебе скажу.

— Скажи.

— Ягеллоны тоже поднимаются. Королевичу Владиславу пять годочков. Анусе, моей самой младшей, тоже пять.

— Шутки шутить вздумал, — нахмурил брови епископ, — или спятил. С чем ты вздумал пястовскую кровь мешать?

— Я вздумал пястовскую кровь на польский трон вернуть, — выпрямился Кантнер. — На Вавель! А тебя ненависть ослепляет. Ты изменений не замечаешь. Gott im Himmel [958] Бог в небе ( нем .). ! Разве ты не видишь, что мир изменился? Речь идет о будущем Силезии. Гуситы стали силой, сами мы им не противостоим! Нужна помощь. Настоящая. Сильная. А мы что делаем? Стшелинский союз, Бишофвердский договор, съезд в Свиднице, твою мать, зря время тратим. Шесть Городов, саксонский курфюрст, Мейсен — какие из них союзники? Из них каждый себе на уме, потому что у всех одинаково портки трясутся перед гуситами. Если чехи двинут на нас, лужичане и саксонцы в замках попрячутся, и носа не покажут. Нам на помощь не придут. А мы — им, если бы чехи по нам ударили…

— К чему ты клонишь, брат? Вижу ведь, что клонишь.

— Прими… — Кантнер запнулся. — Прими посла. Поступай как знаешь, ты в Силезии наместник. Но прими. Выслушай.

— Бранденбург? — криво ухмыльнулся еписком. — Или поляки?

— Посланник Збышка Олесницкого, епископа краковского. Встретились по дороге. Поговорили… О том, о сём…

— Ну да. Кто такой?

— Анджей из Бнина.

— Не знаю, — сказал епископ. — Но пока дело до аудиенции дойдет, ручаюсь, буду знать о нем всё.

Анджею из Бнина не было еще тридцати лет, он был видным мужчиной, черноволосым и смуглым. Магистр Краковской Академии, королевский секретарь, победзиский пресвитер, ленчинский и познаньский каноник — он делал в Польше стремительную карьеру в духовной иерархии. Амбициозный, даже чуть сверх меры, он метил в епископы, не ниже [959] См. примечания к десятой главе. . По слухам, пользовался большим доверием Олесницкого. А это удавалось не каждому.

— Збигнев Олесницкий, епископ краковский, — продолжал он спокойно, — это самый усердный candor fidei catholicae , наиболее ожесточенный perseguens вероотступничества и еретичества. Negotium fidei , борьба за веру — это для краковского епископа самое важное дело. Епископ считает, что борьба с ересью так же важна, если не более важна, как и битва с язычниками за святой Sepulchrum . Епископ понимает, что такое Crux cismarina , крестовый поход по эту сторону моря. В частности, потому, что это наша общая сторона моря. Епископ просил вам сказать вот что: мы с вами по одну и ту же сторону моря. Краков или Вроцлав, мы на одной стороне, на одном берегу. А перед нами поднимается волна ереси, готовая залить и затопить этот берег.

— Для меня не новость, — кивнул головой Конрад, епископ Вроцлава, — что Збышко Олесницкий видит и понимает угрозу ереси.

Это не ново и совсем не удивительно. Збышко в кардиналы готовится, а как же будущему кардиналу закрывать глаза на ересь? Как же ему еретикам спуску давать? Как же не понимать, что то, что творится в Чехии, для нас в тысячу раз важнее, чем Заморье [960] Заморье — общее название христианских стран, основанных после первого крестового похода. , Иерусалим, Гроб Господень и другие выдумки? Это верно, что гуситская зараза не за морем, а здесь, у нас. Верно и то, что спасти нас может только Crux cismarina . Поэтому я спрашиваю: где польские хоругви, идущие на Чехию крестовым походом? Почему до сих пор их не видно? Неужели так трудно краковскому епископу намылить дерзкие шеи шафранцам и другим гуситским приспешникам? Так уж трудно, наконец, намылить шею дряхлеющему Ягелле?

— Это ваши слова, достойный епископ? — чуть поднял брови Анджей из Бнина. — Потому что мне кажется, будто я слышу вашего короля Сигизмунда Люксембургского. Он в ту же дудку дует. Почему поляки не двинут на Чехию, где польская вера, где польские хоругви, ля-ля-ля. Где польские хоругви, спрашиваете? Стерегут границы Великопольши, Куяв, Добжинской земли. От крестоносцев, которые только и ждут, что польское войско пойдет на Чехию, чтобы накинуться на Польшу с огнем и мечом. С благословения вашего Люксембуржца. Збышко Олесницкий, епископ краковский — добрый католик и враг ереси. Но прежде всего он поляк.

— Мои предки, — надул щеки Конрад, — Пяст Колесник и Репиха. Прадед — Храбрый. Деды — Кривоустый, Плутоногий, Бородатый. Но отцы мои, когда пришло время подумать о будущем, знали, что выбрать. Они выбрали Священную Римскую Империю Немецкого Народа. Выбрали Европу. Выбрали развитие и прогресс. Збышко Олесницкий считает себя поляком, а прислуживает Ягелле. Неофиту, скрытому язычнику, отец которого приносил литовским дьяволам человеческие жертвы. Как поляк Збышко должен понимать, что будущее Польши — не Литва, не Русь, не дикий восток, но Европа. Священная Римская Империя Немецкого Народа. Передайте Збышку мои слова, пан Бниньский.